"Николай Семенович Лесков. О раскольниках г.Риги" - читать интересную книгу автора

о квартире ни слова. Завтра опять то же и послезавтра то же. Я видел, что
мне не верят, не понимают моей миссии, что такая цель странна для людей,
привыкших к шпионам. Я все терпел покойно и давал щупать себя, как хотели,
отвечая на все прямо и откровенно, не прикидываясь ни либералом, ни
правительственным агентом. Правда взяла свое. Наконец меня перевезли на
Московский форштат, но не на особую квартиру, а в дом эконома Ионы
Федотовича Тузова. Я не дал заметить, что понимаю мой почетный арест, и
поселился жить под полицейским надзором моего хозяина. Полная откровенность
действий скоро уничтожила все опасения; два месяца мы прожили с Ломоносовым,
Беляевым, Волковым и Тузовым в самой тесной приязни. В свое время я писал
лицу, поручившему мне сделать эти изыскания, что вожак партии, враждебной
Ломоносовской, Петр Андреевич Пименов (нынешний попечитель) даже избирал
меня быть их примирителем. С "отцами духовными" я тоже сошелся и заслужил у
них мнение, довольно выгодное для меня, "еретика-нововера" и еще
"табачника".
Но шли дни с жирными обедами и задушевными беседами, а я узнавал очень
мало. "Погоди, - отвечали мне. - С летaм все узнаешь". Я сидел в архиве,
ездил с раскольниками за город, на общественную мызу Гризенберг, со всеми
стал как свой, а по вечерам и ночам таскался в черные дыры раскольничьего
пролетариата, где узнавал мало нового к вопросу о школах, но нашел много
вещей необыкновенно интересных в беллетристическом отношении. Все шло
отлично, но главного - потаенных школ и секретных учебников я все-таки не
видел. "Погоди" да "с летaм узнаешь", - отвечали мне на мои расспросы. Зная
раскольничьи нравы, я не настаивал и не напрашивался, а в последних числах
июля стал говорить об отъезде. Таким образом, исключалась возможность
познакомить меня со школами "с летам", а нужно было сделать это немедленно
или уже совсем не делать. Я знал, что раскольники уже крепко уверены, что я
приехал не для какого-нибудь злого дела, и ничем не рисковал. В крайнем
случае я мог оставаться под множеством весьма уважительных предлогов. В это
время Ломоносов видимо колебался: вести ли меня в школу или нет? Наконец,
взятый мною один раз шутя, врасплох, повел. Получив доступ в секретную
школу, я перестал говорить об обратной поездке и, отложив ее, остался в Риге
еще на две недели.
Вот что я вынес из моего знакомства с лучшею из потайных раскольничьих
школ в Остзейском крае.
Школа находится на Московском предместии на песках, возле так
называемого "Старого Андрея", в небольшом домике Аллилуева, № 43. Она
помещается в трех очень небольших, но светлых и довольно чистых комнатах, за
наем которых платит Ломоносов. В одной, самой большой из этих трех комнат,
живет учитель, мещанин Маркиан Емельянов (по уличному прозванию "Мaрочка") и
его жена; во второй учатся мальчики, а в третьей девочки. В настоящее время
в школе учатся двадцать два мальчика и одиннадцать девочек. Мальчиков учит
сам Мaрочка, а с девочками, якобы под его наблюдением, занимается его жена.
За обучение детей, так же, как и за наем школы, платит Григорий Семенович
Ломоносов с каким-то участием Беляева. Никаких общественных сборов на эту
школу не производится, частию по неудобству разглашать о существовании
секретной школы, частию же потому, что г. Ломоносов не нуждается ни в чьем
денежном содействии, и, наконец, кажется, всего более потому, чтобы избежать
неприятных столкновений с дуроломством, в котором нет недостатка в каждой
неотесанной общине и тем паче в общине раскольничьей. Этого захочешь