"Николай Семенович Лесков. О раскольниках г.Риги" - читать интересную книгу автора

позволяли фигурировать. Не знаю, имел ли кто-нибудь в виду, что этот
практический народ не станет хлопотать из-за того только, чтобы рисоваться в
залах заседаний и щеголять словоизвержениями, составляющими главную
деятельность русских ученых и неученых обществ. Но как бы там ни было, а
двадцать человек тузов рижской раскольничьей общины, покуртизанив в
либеральных собраниях с разноцветными либералами, зимою 1862 года составили
просьбицу и проектик и представили эти бумаги лифляндскому гражданскому
губернатору Этингену, которого они считают безукоризненным человеком и самым
благонамеренным чиновником во всем Остзейском крае.[5] Просьба была об
учреждении при гребенщиковском заведении сиротского дома на пятьдесят детей
с училищем для обучения сирот до сдачи их в науку ремесленникам и купцам. На
этот приют с училищем были собраны деньги, и все были уверены, что
изменившиеся отношения правительства к расколу устранят прежние основания к
отказам; но в приюте и училище, однако, снова отказано. Это огорчило и
обескуражило всю рижскую общину, и особенно Ломоносова, жертвовавшего на это
дело шесть тысяч рублей, и Беляева, который из своих скудных средств тоже
назначил на школу целую тысячу рублей.[6]
Я приехал в Ригу в дни самого высшего сетования на этот отказ.
Раскольники были не только огорчены, но и рассержены. В это время они не
хотели ни о чем рассуждать и вообще были очень далеки от способности верить
во всякую возможность чего-нибудь вымолить у правительства. "Все надо
бросить, нечего воду толочь да злить свое сердце", - говорили они отчаянно.
Я все слушал терпеливо. В бароне Ливене встретил приятное убеждение в
совершенной необходимости особых школ для раскольников и готовность
ходатайствовать об этом у правительства. В канцелярии генерал-губернатора я
занимался выписками. Все мои столкновения с официальными лицами с первого
шага в Ригу прошли прекрасно и не изменялись до самого выезда оттуда. Даже
они становились все лучше и лучше. Из людей, особенно любезно
содействовавших мне в моих архивных работах, могу назвать правителя
канцелярии г. Тидебеля, управляющего хозяйственной частью чиновника
Дембовецкого, архивариуса г. Гоге и полковника Андреянова - последний
оказывал мне даже небольшие услуги. Чиновников, кажется, нисколько не
занимает все касающееся раскола, и знакомство их с русским сектаторством
ограничивается несколькими заграничными брошюрами о расколе.
Письма, взятые мною из Петербурга, почти ни к чему мне не годились.
Люди, важные, по мнению петербургских раскольников, оказались людьми
плохонькими, ничтожными и не имеющими ни собственных убеждений, ни веса в
обществе, ни решимости что-нибудь делать. Это было очень неприятно.
Раздражение, вызванное подоспевшим к моему приезду отказом в разрешении
школы, еще более увеличивало мои затруднения. Я боялся дискредитировать себя
сношением с чиновниками и не мог избегать этих сношений. Хотя я и мало
дорожил архивными материалами, зная, что стоит войти в доверие у
раскольников, и я буду иметь все эти сведения, но внимание барона Ливена и
общая услужливость со стороны гг. Гоге, Дембовецкого и Андреянова не
позволили мне устроить себе инкогнито. Я поговорил с бароном Ливеном и
высказал ему желание уйти из города на русский форштат, барон Ливен был
совершенно согласен со мною. Я познакомился с Ломоносовым, и он, довезя меня
в своем экипаже до отеля, штудировал меня целую ночь. Утром он хотел
приискать мне квартиру, но вместо того в 11 часов пришел с Беляевым и
экономом гребенщиковского заведения Ионою Тузовым. Опять штудировали меня, а