"Николай Семенович Лесков. О раскольниках г.Риги" - читать интересную книгу автора

остановлено совершенно противоположными мнениями.
По моему крайнему разумению, все вышеизложенное может служить
достаточным подкреплением моего мнения, что "отвращение к церкви и
церковникам-никонианам" внушалось и ныне внушается раскольникам не в школах
и не учителями вроде добродушного старичка Желтого или простого шкловского
мещанина Дорофея Дмитриева Емельянова. Я имел честь оговориться, что не
хочу, да и не могу оспаривать автора "Истории Преображенского кладбища", по
словам которого, в ковылинской школе в Москве "детям внушалось отвращение к
церкви и церковникам-никонианам". Не хочу даже пользоваться общими многим
придирками к происхождению и нынешнему положению автора, но не поручусь за
основательность его сказания, а сам, по своему уму-разуму и совести,
решительно отвергаю возможность приписывать религиозный фанатизм
раскольников влиянию школ и в этом влиянии искать корень презрения
раскольников к духовенству господствующей церкви, опирающейся на мирскую
власть и присоединяющей в свое лоно при содействии квартальных надзирателей.
Еще раз повторяю: это плоды принудительной системы правительства и
корыстолюбивой ревности духовенства; а школы здесь решительно ни при чем.
Так исчезла рижская гребенщиковская школа, оставив на своем месте
описанную мною "мерзость запустения".
А между тем шли годы, сменялись общественные деятели, изменился
характер правления и изменились обстоятельства.
С восшествием на престол императора Александра II и первым мерцанием
обличительной гласности раскольники завидели вдалеке брезжущую зорьку,
обещавшую конец долгой осенней ночи, в течение которой они спали, давимые
тяжелым кошмаром. Смутны и неопределенны, но теплы и смелы были их надежды
на молодого государя. Они начали помышлять о возвращении многих отнятых у
них гражданских прав и, между прочим, права иметь школы. Смелее всех в этих
надеждах были раскольники Остзейского края, и в особенности рижцы, которые,
несмотря на все вышеизложенное, все-таки были самостоятельнее всех других
русских раскольников. Ожидая пока, что будет, рижане порешили, что уж, во
всяком случае, прежние преследования прекратились и можно кое-что
предпринимать потихоньку к своему благоустроению. Попытались отнестись к
начальству с одним, с другим, - на все отвечают не в прежнем тоне. Стали еще
более верить в царя; стали еще смелее в просьбах, а в некоторых вопросах,
где боялись столкнуться с духовенством, пошли вперед сами, без всяких
разрешений, так называемым "законопротивным образом". В этот период на одной
рижской раскольнице женился раскольник же из Вилькомира, митавский 2-й
гильдии купец Григорий Семенов Ломоносов, человек прямой, резкий, тершийся
по делам с разными властями и имеющий большое состояние. Ломоносов начал
свое общественное служение в Риге чем обыкновенно заявляют себя раскольники:
приношениями в больницу, богадельную и моленную. Может быть, что Ломоносов и
ограничился бы этого рода деятельностью. Но случай свел его со здешним
довольно еще молодым купцом Захаром Лазаревичем Беляевым, самым горячим
слугою общественных интересов и неустанным врагом всякой лжи и всякого
невежества. Он воспитывался в уничтоженной гребенщиковской школе, был
мальчиком в трактире, потом сидел за веру в казематах Динамюнде, а теперь
имеет небольшой русский трактир, с которого и живет. Беляев - человек весьма
светлый и довольно развитый, а всего более до крайности прямой и готовый
хоть сто раз погибать за правду. Он очень любит читать произведения новой
литературы и при всей ограниченности своего состояния, едва ли превышающего