"Николай Семенович Лесков. Внутреннее обозрение" - читать интересную книгу автора

обычному праву, на том основании, что "у нас есть правда по закону святу,
юже принесоша с собою отци наша". Нерешимость наша в этом случае
основывается на том, что правда, "юже принесоша с собою отци наши", имела
огромное и вполне целесообразное значение в то время, когда ее принесли. Но
с того времени народ наш пережил много исторических катастроф, которые в
значительной степени изменили и его бытовые условия, и отчасти самый его
характер. Идя тем или иным направлением по своей исторической дороге, он
все-таки развивался и уклонялся от многих патриархальных условий своего
прежнего побыта, к которому была как нельзя лучше применима правда, "юже
принесоша с собою отци наши". С приходом законодательной власти от "отцев
наших", не знавших, что summum jus, summa injuria,[3] в другие руки (что
случилось довольно скоро по принесении народной правды), руки, чертившие
новые законоположения, весьма мало стеснялись правдою, "юже принесоша отци".
В действие входили законы, несообразные с этою правдою, вносились элементы
чуждого права, и народ, ведаясь по этому праву, волею или неволею к нему
приноровлялся и освоивался с ним. Под влиянием этого права он знакомился с
тою фиктивною цивилизациею, которую привили ему его исторические судьбы, и
стал "позываться на суд". Правда, принесенная отцами, уходила у него все
глубже и глубже в домашнюю жизнь и оставалась в ней in statu quo.[4] Как ни
хило, как ни противоестественно шла жизнь народа, но она, во многих случаях,
заявляла требования на необходимость изменения многих положений обычного
права, сохранявшегося только для домашнего обихода. Народ сам, во многих
случаях, стал выражать недовольство этою правдою, которая хотя была "свята",
но не отвечала условиям, в которые слагалась новая жизнь. Нужна была правда
более сообразная с новыми условиями; пошли судебники, сохранившие и правеж,
и многие другие аксессуары обычного права; народ терпел их, как терпел самое
неистовое тиранство и злословие, как терпел потом закон, которого "нехвально
было искать в немцех". При каждом из них он стонал и охал, при каждом ждал,
что вот авось-либо ему будет "повольготнее", и дожил таким образом до наших
счастливых дней при сознании, что "по письменному закону" ему не разобрать
своих дел, а на миру тоже не всегда правда живет, потому что, хотя на сходке
"мир решит, да не мир вершит". Народ ясно стал чувствовать необходимость
внесения в его домашнюю правду новых мягких, гуманных элементов, без
бюрократического формализма и канцелярской обстановки. Первые соединения
освобожденных крестьян с лицами, избранными из класса, отрекшегося за себя и
за своих внуков от крепостного права, показали нам и народу, в массе этих
лиц, очень много людей, умеющих понимать интересы крестьянина и разбирать
его дела понятным для него толком. Случаи упорного несоглашения встречались
не часто; крестьяне находили, что их смысл и понятия их новых посредников
могут сходиться. Крестьяне почти везде находят, что теперь, именно теперь
стало им "вольготно", не только по отношению к помещикам, но и по отношению
ко всем разбирательствам, не обходящим нового мирового учреждения.
Результатом таких убеждений являются совместные заседания крестьян с
дворянами, вроде того, какое недавно было в Кинешме и каких дай Бог во всех
местах. Очевидно, что сам народ, совершенно основательно убежденный, что
"нехвально нам искать правду в немцех", убежден и в необходимости
согласовать сохранившиеся предания своей правды с правдою, которая на Руси
же росла и не обезличилась перед правдою, взятою напрокат у римлян и немцев,
но установилась и окрепла под влиянием идей более мягких и понятий более
человечных, чем те, с которыми жили отцы наши, отцы, ведавшиеся правежом и