"Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны [И]" - читать интересную книгу автора

изменился за десять лет; но, наконец, убедившись, что это его племянник,
он сердечно обнял его и сказал приветливо:
- Так это ты, Диего, любезный мой племянник? Итак, ты снова вернулся в
родной город? Пришел взглянуть на своих пенатов, и небо возвращает тебя
семье целым и невредимым? О день, трижды и четырежды блаженный! Albo dies
notanda lapillo (*52). Есть много всяких новостей, друг мой, - продолжал
он. - Твой гениальный дядя Педро стал жертвой Плутона: вот уже три месяца,
как его нет на свете. При жизни этот скряга все боялся, как бы ему не
испытать нужды в самом необходимом: argenti pallebat amore (*53). Несмотря
на то, что некоторые знатные вельможи назначили ему крупные пенсии, он не
проживал на свое содержание и десяти пистолей в год; даже лакей, который
ему прислуживал, был на чужих харчах. Разве он не безрассуднее грека
Аристиппа (*54), приказавшего рабам бросить посреди Ливийской пустыни все
его сокровища, чтоб избавить их от ноши, которая мешала им продвигаться
вперед? Наш безумец, напротив, копил все золото и серебро, которое
попадалось ему в руки. А для кого? Для наследников, которых он и знать не
хотел. После него осталось тридцать тысяч дукатов, которые твой отец, дядя
Бертран и я поделили между собой. Теперь мы в состоянии хорошо пристроить
своих детей. Брат мой Николае уже позаботился о сестре твоей Терезе; он
только что выдал ее замуж за сына одного из наших алькальдов (*55):
connubio junxit stabili propriamque dicavit (*56).
Вот уже два дня, как мы с большой пышностью празднуем этот брак,
заключенный при весьма благоприятных предзнаменованиях. Мы разбили на
равнине эти шатры. У каждого из наследников Педро собственный шатер, и все
в течение трех дней несут по очереди расходы по угощению. Жаль, что ты не
вернулся раньше, так как застал бы начало празднества. Позавчера, в день
свадьбы, угощал твой отец. Он устроил роскошный пир, за которым
последовала карусель с кольцами. Дядя мой, щепетильник, потчевал нас вчера
и развлекал пасторалью. Он нарядил десять самых красивых юношей пастухами,
а десять девушек - пастушками и пожертвовал для этого всеми лентами и
бантами своей лавки. Эта нарядная молодежь исполняла разные танцы и пела
множество нежных и грациозных бержереток. Все было на редкость изящно, но
особого успеха не имело: видимо, пастораль отжила свой век (*57). Сегодня
- моя очередь раскошелиться, - продолжал он, - и я взялся угостить
ольмедских горожан пьесой своего сочинения finis coronabit opus (*58). Я
приказал сколотить театр, где мои ученики, с божьей помощью, исполнят
написанную мною трагедию. Она называется "Забавы Мулея Бухентуфа, султана
марокканского". Сыграют ее бесподобно, так как у меня есть питомцы,
которые декламируют не хуже мадридских актеров. Все эти дети хороших
семейств из Пеньяфьеля и Сеговии, которые отданы ко мне в обучение.
Великолепные исполнители! Правда, я сам натаскивал ребят, и их искусство,
ut ita dicam (*59), - отмечено печатью учителя. Что касается пьесы, то не
стану о ней распространяться: не хочу лишать тебя приятного ощущения,
вызываемого неожиданностью. Скажу только, что она должна захватить всех
зрителей. Я выбрал один из тех трагических сюжетов, которые потрясают душу
видениями смерти, являющимися нашему воображению. Я разделяю мнение
Аристотеля: надо возбуждать ужас. О! Если б я посвятил себя театру, то
выпускал бы на сцену одних только кровожадных правителей и героев-убийц! Я
плавал бы в крови! Все погибали бы в моих трагедиях: и не только главные
персонажи, но и прислужники. Я удавил бы даже суфлера. Словом, мне