"Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны [И]" - читать интересную книгу автора

заинтересовался этими подробностями и, не желая дольше со мной
канителиться, сказал:
- Диего, я весьма одобряю твое намерение попутешествовать, чтоб
основательно изучить свое ремесло; но не советую тебе дольше задерживаться
в Мадриде: пребывание в столице опасно для молодежи; ты здесь погибнешь,
дитя мое. Отправляйся лучше в другие города королевства: там нравы менее
испорчены. Ступай, - добавил он, - а когда приготовишься к отъезду, зайди
ко мне: я подарю тебе золотой, можешь объехать всю Испанию.
С этими словами он отпустил меня, ласково выпроводив из своей горницы.
Мне было невдомек, что он только искал способа от меня избавиться.
Вернувшись в цирюльню, я обстоятельно описал хозяину, как принял меня
дядя. Он тоже не понял намерений высокородного дона Педро и сказал:
- Я не разделяю мнения вашего дяди: на его месте я не советовал бы вам
таскаться по королевству, а предложил бы остаться в столице. Мало ли он
видит всяких вельмож; ему ничего не стоит поместить вас в хороший дом и
дать вам возможность понемногу составить себе приличное состояние.
Пораженный этим рассуждением, рисовавшим мне заманчивые картины, я
отправился спустя два дня к дяде и предложил ему использовать свое
влияние, чтоб пристроить меня в доме какого-нибудь придворного. Но это
предложение пришлось ему не по вкусу. Кичливому человеку, имевшему
свободный доступ к вельможам и ежедневно разделявшему с ними трапезы,
вовсе не хотелось, чтоб люди видели, как его племянник кормится вместе с
лакеями, в то время как он сам восседает за господским столом: мальчишка
Диего заставил бы краснеть сеньора дона Педро. Он не постеснялся
выпроводить меня и притом самым грубым образом.
- Как, распущенный мальчишка? - воскликнул он в сердцах, - ты хочешь
бросить свое ремесло? Ступай, поищи помощи у тех, кто дает тебе такие
зловредные советы. Убирайся из моего дома, и чтоб ноги твоей здесь никогда
не было, не то я прикажу наказать тебя так, как ты этого заслуживаешь.
Эти слова, а еще больше тон, которым дядя со мной говорил, ошеломили
меня. Я удалился со слезами на глазах, глубоко задетый таким грубым
обращением. Но, будучи от природы вспыльчив и горд, я быстро осушил слезы
и, перейдя от горя к негодованию, решил позабыть об этом скверном
родственнике, без которого я до того дня прекрасно обходился.
Все мои мысли были направлены на то, чтоб усовершенствоваться в своем
искусстве, и я весь отдался работе. По целым дням я брил, а вечером, чтоб
отдохнуть душой, учился играть на гитаре. Моим наставником был некий senor
escudero (*50), старичок, которому я подстригал бороду. Он обучал меня
также теории музыки, каковую знал основательно, ибо некогда был соборным
певчим. Звали его Маркос де Обрегон. Он был человеком степенным, обладал в
такой же мере умом, как и опытом, и любил меня так, точно я приходился ему
родным сыном. Служил он стремянным при супруге одного доктора, жившего в
тридцати шагах от нашей цирюльни. Я заходил к нему по вечерам, сейчас же
по окончании работы, и, сидя на пороге, мы вдвоем услаждали соседей
небольшими концертами. Не то чтоб у нас были очень приятные голоса, но,
тренькая на гитаре, каждый из нас стройно пел свою партию, и этого было
достаточно, чтоб доставить удовольствие нашим слушателям. В особенности
развлекали мы донью Мерхелину, супругу доктора; она выходила в сени нас
послушать и заставляла иногда повторять песенки, которые ей больше всего
нравились. Муж не препятствовал ей в этой забаве. Хоть и был он испанцем и