"Ален Рене Лесаж. Похождения Жиль Бласа из Сантильяны [И]" - читать интересную книгу автора

и там, став под знамена университета, буду учительствовать.
- Вот так придумал! - воскликнул Фабрисио, - нечего сказать, дивная
мечта! Что за безумие в твои годы стать педагогом! Да знаешь ли,
несчастный, на что ты себя обрекаешь этой выдумкой? Как только ты
поступишь на место, весь дом будет за тобой присматривать, каждый твой шаг
будет обсуждаться со всех сторон. Тебе придется непрестанно держать себя в
руках, принять обличие лицемера и притворяться воплощением всех
добродетелей. У тебя не останется почти ни одной свободной минуты для
удовольствий. Неусыпный страж своего ученика, ты будешь по целым дням
обучать его латыни и читать ему нотации, если он скажет или учинит
что-либо противное благопристойности; а это создаст тебе немало работы.
Что же ты пожнешь от своих трудов после стольких забот и самоистязаний?
Если из твоего барчука выйдет оболтус, то скажут, что ты плохо его
воспитал, и его родители уволят тебя без всякой награды, а, быть может, не
заплатят даже обещанного жалованья. А потому не говори мне, пожалуйста, об
учительстве: это должность, с которой хлопот не оберешься. То ли дело
место лакея: это - легкая служба и ни к чему не обязывает. Если за барином
водятся какие-нибудь пороки, то смышленый малый, который ему прислуживает,
потворствует им и нередко обращает их в свою пользу. В хорошем доме лакей
катается, как сыр в масле. Выпьет, закусит, как следует, и ложится на
боковую, точно маменькин сынок, не беспокоясь ни о мяснике, ни о
булочнике. Я в жизни не кончу, - продолжал он, - если примусь перечислять
все преимущества лакейской должности. Поверь мне, Жиль Блас, выкинь
навсегда из головы намерение стать учителем и последуй моему примеру.
- Пусть так, - заметил я, - но смотрители богаделен попадаются не
каждый день, а если б я уже решился стать слугой, то хотел бы, по крайней
мере, поступить на приличное место.
- В этом ты прав, - сказал он, - и я беру на себя все заботы. Ручаюсь,
что достану тебе хорошее место, хотя бы для того, чтоб спасти порядочного
человека от университета.
Грозившая мне в недалеком будущем нужда и довольный вид Фабрисио
оказали на меня еще больше влияния, чем его доводы, и я решил поступить в
услужение. После этого мы вышли из питейного дома, и мой земляк сказал:
- Сейчас же сведу тебя к человеку, к которому обращаются почти все
слуги, когда их вышвыривают на улицу. У него есть свои сероливрейные лакеи
(*27), которые осведомляют его обо всем, что происходит в барских домах.
Он знает, где нуждаются в прислуге, и ведет точный реестр не только
свободных мест, но также достоинств и недостатков господ. Человек этот был
прежде монахом в какой-то обители. Словом, это он приискал мне место у
смотрителя.
Продолжая беседовать со мной об этой диковинной рекомендательной
конторе (*28), сын брадобрея Нуньеса привел меня в глухой переулок. Мы
вошли в маленький домик, где застали человека лет за пятьдесят, писавшего
что-то за столом. Мы поклонились ему, и даже довольно почтительно; но,
потому ли, что был он горд от природы, или потому, что, имея дело только с
лакеями и кучерами, привык обращаться с этой публикой без церемонии, он не
счел нужным привстать и ограничился легким кивком головы. На меня, однако,
он посмотрел с особым вниманием. Видимо, его удивило, что молодой человек
в бархатном, расшитом золотом камзоле хочет наняться в лакеи; он мог
скорее думать, что я сам ищу служителя. Но ему не пришлось долго