"Иван Лепин. Уроки " - читать интересную книгу автора

мы бренны, а сделать предстоит еще многое. Так не лучше ли, пока не поздно,
отбросить лень и праздность, поспешить закончить работу за себя, а если
успеется - и за них, вот под этими памятниками лежащих...
У черной мраморной плиты с бронзовым барельефом он вдруг остановился и
остановил за руку меня:
- А вот и Есенин...
Я растерялся, трусовато заоглядывался, нет ли кого рядом. Мне казалось,
оттуда, из-под земли, слышу голос великого поэта: "Кто ты и что ты на этой
земле? Пишешь стихи? А ну прочитай!.. О, и эту рифмованную блажь ты
называешь стихами? А где в них кровь? Настоящие стихи пишут кровью сердца.
Согласен?.."
Я вытер холодный пот со лба, тихо положил на плиту букетик гвоздик.
Дмитрий Михайлович тронул меня за рукав.
- Теперь я тебе покажу могилу Мерзлякова. Знаешь его? Он, кстати, из
пермских краев. Его могила долго считалась затерянной. - Ковалев понизил
голос: - Несколько лет назад я ее случайно обнаружил...

В конце семьдесят первого года мне поручили редактировать сборник
стихов молодого поэта Анатолия Гребнева. Был он в ту пору
студентом-заочником Литинститута, занимался в семинаре Ковалева.
Рукопись мне откровенно нравилась - пусть были в ней отдельные
шероховатости, слегка заметные следы подражания. Но стихи брали за душу
своей безыскусственностью, естественностью, народностью интонаций.

Запылала июльская просинь,
Закачалась река в берегах,
Золотые певучие косы
Зазвенели в тяжелых руках.
Ой, цветы-первоцветы густые,
Вам теперь головы не сносить!
Хорошо, что в ракетной Россия
И вручную умеют косить.

Дальше следовали стихи о трудном военном и послевоенном детстве, о не
вернувшемся с войны отце и, естественно, о любви, о природе. Чем глубже я
вчитывался в первую рукопись поэта, тем меньше замечал и шероховатость, и
отдельные заемные образы. Мне казалось, вопреки оговоркам рецензентов, книга
готова к набору, и моя редакторская забота состояла теперь лишь в
технической подготовке к сдаче ее в производственный отдел.
Посему с автором я работал минут двадцать - не более: претензий у меня
к нему не было, были лишь советы по мелочам.
В конце я сказал Гребневу:
- Мы тут посоветовались и решили просить Дмитрия Михайловича Ковалева
написать к твоему сборнику предисловие.
Анатолий испуганно вскочил с кресла.
- Да ведь он очень занят: семинарские дела, свои стихи, переводы,
поездки с писательскими бригадами - до меня ли ему?
- Попробуем. Откажет - откажет. Но вдруг и согласится... А от
авторитетного предисловия ни одна книжка еще не проигрывала.
На другой день мы отправили рукопись и письмо Дмитрию Михайловичу.