"К.Н.Леонтьев. Хризо" - читать интересную книгу автора

громко, с большим выражением, а потом перевела ее:
"Поди сюда, помиримся, мой ягненочек; вся вина моя. А если бы вина была
и твоя, все-таки ты очи главы моей!"
- Прекрасно! Прекрасные слова! - сказала старуха.
А я от радости сам не свой; ответил, однако, с презрением, что ничего
особенно хорошего в этих словах не вижу и, как будто раздосадованный, встал
и простился. Старуха говорит:
- Вы, пожалуйста, не обижайтесь. Ревекка это шутит.
А я говорю:
- Нет, мадам Нардеа всегда бранит моих соотечественников и хвалит
турок. Я вижу, что она греков ненавидит!
А сам взял записку и домой пришел такой веселый, до поздней ночи все
мне хотелось петь и играть с сестрой и братом.
Прощай. О Рустем-эффенди и о Хафузе в другой раз.
23-го апреля.

Это письмо не кончится, кажется, во веки веков. Рустем-эффенди и Хафуз
насильно рвутся в него. Сегодня Хафуз прискакал к нам из Серсепильи весь
бледный и дрожащим голосом вызвал моего отца в другую комнату. Долго
шептались они, потом отец велел оседлать свою лошадь, и они уехали вместе.
Мы все напугались; сестра стала плакать; наконец пришел мой младший брат
Маноли и сказал, что Рустем-эффенди хотят за долги посадить в тюрьму, что
корабль его с маслинами и другими товарами потонул, и заплатить нечем. А
долгу больше 20 000 пиастров (это на ваши деньги немного побольше 1000 руб.
сер.).
Отец ночевал у Рустема, вернулся рано утром и сказал мне:

- Слушай, Йоргаки, вот тебе 15 000 пиастров, сходи к Самуилу, возьми у
него на два месяца еще 5000; вот тебе и расписка моя ему. А от Самуила
поезжай прямо к дяде Рустему и отдай ему деньги. Да не забудь, много-много
поклонов ему от меня. А я усну немного.
Я спросил:
- А расписки с него не надо?
- Что за расписка с Рустем-эффенди! - сказал отец.
Вот какие друзья мой отец и Рустем-эффенди! Когда еще в 21 году было в
Крите восстание, отец был в горах с восставшими греками, а Рустем-эффенди
тогда еще был молод и жил с женой (у критских турок всегда одна жена), с
матерью и двумя сестрами в Рефимно и торговал спокойно. С инсургентами
дрались войска, и Рустема, как одинокого мужчину в большой семье, не взяли в
солдаты. Пришлось раз в горах нашим терпеть тяжкую нужду и голод. Стали
думать, что бы и где бы достать? Мой отец видит, что достать негде и что
пропадут "христианские души" с голоду, или что придется поклониться паше и
положить оружие; помолился он и пошел ночью в загородный дом Рустема.
Стучится - не отворяют; громко стучать опасно: не услыхали бы соседи-турки.
Помолился еще раз мой отец и полез на стенку. Подняли собаки лай.
- Кто там? кто там? - закричали женщины. Рустем отворил окно и курок
взвел.
- Кто там? Отец сказал:
- Я.
- Да кто ты? Я тебя вижу и выстрелю; ты скажи имя, - спрашивает