"К.Н.Леонтьев. Хризо" - читать интересную книгу автора

гулять, мы всегда сядем на горе за Халеппой и глядим на эти дальние
оливковые рощи. Но что я скажу о них? Какие слова передадут тебе поэзию
этого леса древних олив, деревень полуразрушенных и полудиких, стен,
покрытых плесенью, цветов, которые ползут по стенам или ниспадают с
террас?.. Издали картина величава и таинственна: над морем широких олив
столбами возносятся тополи, белеют там и сям башни, стены больших зданий, и
стелется дым из незримых, убогих очагов... О, друг мой! Как прекрасна моя
родина! Как прекрасен молодой грек, когда он в пышной и яркой одежде идет по
тихой сельской улице гордою поступью! Как мила, как опрятна, как свободна в
обращении и как чиста нравом наша девушка! Как величав, строг и прекрасен
наш простой старик в высокой феске и седых усах! Слушай, друг мой: всякий
любит свою родину сердцем... Но счастлив тот, кто может сказать, за что он
любит ее! О, если бы в этой дивной стране, у этого прекрасного народа, были
достойные вожди! Но их нет пока... и не знаем, откуда их ждать. И не думай,
что я увлекаюсь только телесною красотой моих критян или храбростью их, или
поэзией простого быта в живописной стране... Поверь мне, что нет. Мои греки
без силы, без вождей, без помощи ждут освобождения и дождутся его. В глухих
деревнях, в горах, до того неприступных, что мул, не рожденный в них, не
смеет ступить на их стремнины, - и там эти красавцы и бандиты, которых рука
так легко хватается за нож, и там они спешат учиться; и там заводят школы,
выписывают учителей из Греции, похищают их ночью с оружием в руках, когда
турки пытаются прервать эту связь со свободными Афинами. О, мой милый,
русский друг! Люби моих братьев, критян; если ты холоден к поэзии и красоте
и не в силах их любить, как Розенцвейг, за красоту и за высокое сочетание
изящного и сурового в их чудной жизни, то люби их за гордые, свободолюбивые
чувства, за пожирающий их сердца пламень независимости.
Твой Г. H-с.
20-го апреля.

Итак, я не сдержал обещания, я не сказал тебе еще ни о первой моей
встрече с ней, ни о Рустем-эффенди, ни о Хафузе. Если бы ты знал здешнюю
жизнь так, как я знаю русскую, так мне было бы легко рассказывать тебе
просто, что случилось со мной и с моими близкими. Но вы, русские, разве вы
знаете, как живут здесь люди? Вы знаете последний переулок в Париже, но что
делают греки, как живут они, и почему живут они так, а не иначе, что вам за
дело! А народ наш любит вас и чтит ваше правительство. Только для вашего
консула стоит в нашей халеппской скромной церкви кресло, обитое красным
сукном; только к нему идут люди с поздравлением в праздники; только за вас
нашего доброго сельского священника, отца Анатолия, во время Крымской войны
заключили турки в тюрьму. За вас, за победу вашему оружию он громко молился
в церкви... Только на ваш флаг с любовию и надеждой смотрит, вздыхая, мой
отец... Только ваше имя с любовью произносится в самых диких ущельях гор, и,
садясь за стол вашего чиновника, наш гордый островитянин шепчет, крестясь:
"Вот в первый раз пришлось мне сесть за истинно-православную трапезу!"
Да, правда, и наши греки вас не знают, ни пороков, ни высоких ваших
свойств не изучили, как бы должно. Но они верят в вашу силу, они любят вас,
и старое добро ими не забыто. Прости же мне, что я все прерываю мой рассказ,
прости моим беспорядочным порывам. Когда сердце полно, как совладеть с ним,
добрый друг?.. Опять брошу письмо и начну его тогда, когда успокоюсь...
22-го апреля.