"К.Н.Леонтьев. О всемирной любви (Речь Ф.М.Достоевского на пушкинском празднике)" - читать интересную книгу автора

преследуемая прогрессом, когда бы то ни было осуще-
[83]
ствилась, то человечество достигло бы до степени {нуля} или {полного
равнодушия} ко всем отраслям своей деятельности. Но идеал останется всегда
идеалом: человечество может приближаться к нему, никогда до него не
достигая. Поэтому человечество и не дойдет никогда до того состояния
{высокого равнодушия}, к которому постоянно стремится; оно вечно пребудет
в состоянии страдания еще более низкого порядка (то есть чем это {высокое
равнодушие)}..."
Да и разве такое тихое равнодушие есть счастье? Это - не счастье, а
какой-то тихий упадок всех чувств, как скорбных, так и радостных.
Я уверен, что человек, столь сильно чувствующий и столь {сердечно
мыслящий}, как Ф. М. Достоевский, говоря о "здании человеческого счастья",
о "всечеловеческом братском единении", об "окончательном слове общей
гармонии" и т. д., имел в виду нечто более горячее и привлекательное, чем
та кроткая, душевная "нирвана", на которую здесь указывает Гартман. А
горячее, самоотверженное и нравственно привлекательное обусловливается
непременно более или менее сильным и нестерпимым {трагизмом жизни..}.
Доказательства этому можно найти во множестве в романах самого г.
Достоевского. Возьмем "Преступление и наказание". Вспомним потрясающее,
глубокое впечатление, производимое изображением бедного семейства
Мармеладовых. Нищета, пьяный, ни на что уже не годный отец; мать -
тщеславная, чахоточная, сердитая, почти безумная, но в сердце честная и до
наивности прямая страдалица; девушка - кроткая, милая, {верующая и
торгующая собой для пропитания семьи!.}. И когда эти люди проявляют, при
всем этом, высокие качества души своей, глубоко потрясенный читатель
тотчас же понимает, что эта теплота, эта "психичность", этот род
нравственного лиризма возможен именно при тех только буднично-трагических
условиях, которые избраны автором. То же самое можно найти в изобилии и в
"Братьях Карамазовых".
Мы найдем это в доме бедного капитана, в истории несчастного Илюши и
его любимой собаки, мы найдем это в самой завязке драмы: читатель знает,
что Дмитрий Карамазов не виновен в убийстве отца и пострадает напрасно. И
вот уже одно появление следователей и первые допросы производят нечто
подобное; они дают тотчас действующим лицам случайно обнаружить по-
[84]
буждения высшего нравственного порядка; так, например, лукавая, разгульная
и даже нередко жестокая Груша только при допросе в первый раз чувствует,
что она этого Дмитрия истинно любит и готова разделить его горе и
предстоящие, вероятно, ему карательные невзгоды. Горести, обиды, буря
страстей, преступления, ревность, зависть, угнетения, ошибки с одной
стороны, а с другой - неожиданные утешения, доброта, прощение, отдых
сердца, порывы и подвиги самоотвержения, простота и веселость сердца! Вот
{жизнь}, вот единственно возможная на этой земле и под этим небом
{гармония. Гармонический закон вознаграждения - и больше ничего}.
Поэтическое, живое согласование светлых цветов с темными - {и больше
ничего}. В высшей степени цельная полутрагическая, полуясная опера, в
которой грозные и печальные звуки чередуются с нежными и трогательными,-
{и больше ничего}!
Мы не знаем, что будет на {той новой земле и на том новом небе} (22),