"Леонид Леонов. Саранча" - читать интересную книгу автора

я просто сойдусь с Акиамовым, с Зудиным, с вами... без всяких терзаний и
сердечных прободений. Ну, кажется, я совсем запоздаю на работу! - И, даже не
извинившись, ушла за простыню.
Петр встал и дерзко поклонился.
- Располагайте мною, когда угодно. И опять простыня не колыхнулась.
Все еще тянулся караван в окне; верблюды шагают еще ленивей, чем
тягучее азиатское время. И опять Маронов слушал громоздкий плач колокольцев
и деревянных иссохших бубенцов. Вдруг он вспомнил: он услышал его [532]
впервые, когда, шатаясь от истощения, кружил за голубым песцом, попавшим в
силок. Надо было убить зверя ударом сапога в нос, чтобы не испортить
драгоценного меха, но даже и на то, чтобы вытащить ногу из снега, не хватало
силы. Это была та же самая ранящая мелодия, но тогда она цветными кругами
выделялась через уши и глаза... и вот, обойдя громадные пространства, она
новой щемящей тревогой возвращалась в Маронова. Он не бежал от судьбы: сам
он сказал про себя, что вколочен в Азию, как гвоздь, и не существовало в
мире клещей, чтобы вырвать его с избранного места. И когда из-за последнего
верблюда показался бегущий к нему человек, Петр снова почувствовал себя
заряженным аккумулятором.
Он не ошибся: судьба бежала именно к нему.
- Маронов? - крикнул тот и уперся в подоконник руками, чтобы перевести
дыхание. - Товарищ Мазель просил вас немедленно прийти в исполком, к
Акиамову!
- Что случилось? - вздрогнул Петр и даже сам не приметил, каким именно
способом он сразу оказался по ту сторону окна. - Что, наконец... война!..
- Нет, телефонограмма! - И потащил Маронова за локоть.
Петр не сопротивлялся. Вдруг стало так, словно никогда в жизни не
существовало Якова Маронова и его необыкновенных приключений на Баренцевом
море. Ежеминутно в сердце страны вливалась новая кровь, а старая, отжитая,
без сожаленья выплескивалась наземь...
Память о брате была первой вещью, которую, вместо балласта, выкинул
Петр, устремляясь в новые рейсы.

Безыменный пограничник с поста Сусатан-Кую увидел бурое, на фоне неба,
облако возле самого полдня. Оно равномерно и быстро поднималось из-за
плешивых холмов, которые со всех сторон обступают горизонты Сусатана. Оно
багровело, показалось ему, по мере приближения, и потом враз, как по
сговору, завыли две красноармейские собаки. Стало темно, как в сумерки. На
потускневшее небо, опустившееся до высоты двух деревьев, пограничник взирал
очумело, ибо под Дюшакли его перекинули с Сахалина, где никогда не случалось
такого. Вдруг по козырьку его вскользь ударило что-то, и легкий этот удар
почти ошеломил воображение пограничника. Он поднял э т о с травы. Оно было
розово и чуть желтовато в надкрыльях; оно имело [533] усы, как у кузнечика,
но чуть короче; лапки были желтые, с черной жесткой бахромкой; они двигались
и жестко щекотали огрубелые красноармейские руки... Он разглядывал это долго
и со всех сторон, а оно все жило и копошилось, а туча неслась, нарастая и
темнея цветом, распространяя шелест и гнетущую тревогу. Самый свет
затмевался, и скоро в зрительном сознании пограничника не осталось ничего,
кроме этого розового существа, которое явно умирало на его ладони. Затем,
точно пробудясь, он гадливо вытер руку о траву и произнес ту самую фразу,
которую два часа спустя кинул и начпогранотряда Зудин в кабинете Акиамова.