"Леонид Леонов. Туатамур" - читать интересную книгу автора

Я встал. Я отдал приветствие. Я пошел домой. Ночь проходила светлая и
чистая, словно омытая верблюжьим молоком. У костров говорили про меня.
Один сказал:
- Вот идет Туатамур-воитель. Другой добавил:
- Он суров. Его брови соединились, как половинки лука, у которого
натянута тетива. Это сулит поход.
А третий шепнул:
- Поход? Буякши! Война дает добычу, а добыча - новую войну.
Я думал: трудна равнина зимой. Я знал многое, но не знал до конца. Это
хорошо, что не знал. Познанье конца расслабляет героя. Я был герой, я мог
сильным кулаком сваю вколотить в песок, мокрый после дождя, но я был рожден
женщиной. Рожденный женщиной не живет, когда пробито сердце насквозь.
Аммэна, Туатамур - сильный батырь Чингисовых улусов. Он мог ломать
четырнадцать связанных вместе копий ударом о колено.
Вот слушайте: я переварился в боях, как ячменное [145] зерно в брюхе
верблюда! Я лежу у шатра чужой жены. Мне трудно поднять высохшую руку, чтобы
взять чашку кумыза, которую мне дает Иналь-ханым. Солнце лижет мне голое
темя, а ночь насыпает на грудь холодный песок. Кто даст хоть один пул,
пробитый ножом, за голову Туатамура?
Мин улымь!

IV

Поутру, когда звездное соединенье Уркура спешило спрятаться в голубой
траве, барабанный бой разбудил солнце. Оно, хромая, поползло над ордой.
Заржали кони поутру. Скрипуче запели кибитки и арбы. Загыкали встревоженные
верблюды с бараньими жирными тушами и с тяжелыми тушами стенобитных баранов.
Столпились стада за рвами, гурты и табуны. Все ждали, пока хакан не взмахнет
тупой каанской саблей и не крикнет священного слова: алдында.
Я посмотрел на луну. Она желтой коровой уходила в розовое большое
облако, обещавшее кровавый дождь. Я посмотрел кругом. Складками серого
грязного войлока, затоптанного тьмой, лежала равнина. Я посмотрел на
Чингиса - мир ему! Он не спал ту ночь, но искры не потухли в его глазах, а
на лбу и в углах рта, скошенного решимостью, запечатлелась мудрость Худды.
Ему было уже много лет, - пять Мышей пробежали в небе, и чуткое ухо слышало
ровный трепет крыльев разлучающей навсегда.
Вот он огляделся. Вот крикнул:
- Алдында! Кагер тушсун душманга!
Больше я не видел Чингиса. Когда в третью осень года Барса я послал к
нему каберчи Алака с рухлядью кангитов, - на престоле хакана сидел Угэдэй.
И он крикнул. Блеснула молния клинка красным. Священный кумыз пролился
на землю. Крик нукеров загудел, ворвался в меня, смял мне душу. Вот вспомнил
я большой курултай на реке Онкопе. Тогда душа моя, как стебель травы,
срезанной под корень, склонилась вниз.
Билегез кышилерим! У Чингиса было два сердца. Одно было твердо, как
круглые медные щиты галапских бойцов. Стрела ломала жало свое о них.
Другое - сердце Ытмари, - розовый, нежный плод солнечного дерева, цвету-
[146] щего в долине Джауфрата. Когда я, большой, как верблюжья туша, лежал
распростертым на зеленом войлоке курултая, склонился ко мне Чингис. Первое
сердце сказало: