"Леонид Леонов. Evgenia Ivanovna" - читать интересную книгу автора

чем преодолел понятную ревность к молодой смене. - В моем возрасте следует
торопиться... Вот уже закат, а ничего пока не сделано из задуманного, ради
чего стоило влезать в мою стеснительно-грустную оболочку. Стремясь
окончательно увести молодую женщину от гнавшихся за нею призраков,
англичанин требовал от Евгении Ивановны ежедневной, порою изнурительной
работы. Ей пришлось вести путевой дневник, документированный множеством
фотографий и зарисовок с архитектурных памятников, хотя изображения их
продавались всюду, наравне с табаком и прохладительными напитками. Сирийское
небо пылало вокруг, местная одежда и дымчатые очки не защищали от
ослепительного зноя: при диафрагме восемнадцать хватало тысячной. И чуть не
каждую ночь Евгении Ивановне снился игрушечный, с мальвами, садик на севере,
где на грядках возится с помидорами мать, и воротившаяся из-за границы дочка
торопится обнять ее, прежде чем закопают старушку, но у калитки уже стоит,
не уходит, еще не посторонний, однако нежелательный теперь человек, то
плачущий, то пьяный, то с рукой на перевязи, разный, и мешает, мучит, не
сводит глаз с колечка волос на затылке у Евгении Ивановны, куда при жизни
так любил целовать. От Яффы длинные, голубого рифленого серебра автокары
понесли путников, всех троих, на север вдоль древних караванных дорог.
Усыпляемая журчаньем мотора, Евгения Ивановна сидела у окна щекой к щекотной
шелковой занавеске. Мимо нее струились меловые видения развалин, овечьи
отары, водоносы и феллахи на осликах, полусохранившийся замок крестоносцев,
если верить подсказке Пикеринга, и другие остатки когда-то возникавших в
пустыне и растаявших миражей, караваны тюков с шерстью, мусульманские
кладбища с каменными чалмами на могильных столбах, леностное колесо с
глиняными черпаками для подъема воды на поля нищих и еще там что-то... Все
это она различала сквозь тягучую дрему, сквозь песчаную поземку за окном,
сквозь смутный и неотступный, как бельмо, силуэт Стратонова. Преследование
стало бы невыносимым, если бы не благодетельная звезда надежды,
сопровождавшая путешественников, видная везде: и на кротком вечернем
горизонте, и в зрачке дервиша, просившего бакшиш на привале, и в проеме
римской руины, на которую ходили взглянуть, пока машина заправлялась
горючим. В пепельной дымке проплывали мимо именитые города побережья,
когда-то, по выражению мистера Пикеринга, факелами пылавшие в истории
Востока. Если останавливались в Дамаске послушать классический благовест
муэдзина с мечети Омайядов, нельзя стало миновать и Пальмиру - примерное,
выветрившееся, без единой пальмы зрелище былой славы и разрушения. Ученый
араб из местного музея с наружностью маронитского патриарха из-за круглой
шапки и живописной хламиды, под которой мелко-мелко ступали старенькие
европейские башмаки, водил гостей среди бывших некрополей, алтарей и
акведуков. Узловатые сухожилия плюща взбегали кое-где на уцелевшие колонны,
впиваясь в завитки капителей; ползучая роза, вся в цвету от корня,
царапалась с ним из-за места. Старик ни кирпича не пропускал без поясненья,
благоговение боролось с дремотой. В конце концов, все это уже не годилось ни
на что, кроме как для элегического услаждения туристов... Однако, если
вначале эти безличные нагромождения камня вызывали у Евгении Ивановны лишь
скуку, постепенно она обучалась находить в них опознавательные приметы
возраста, стиля, национального почерка, религиозной принадлежности. Прежде
чем воротиться в настоящее, все четверо сидели на обломках и в тишине,
нарушаемой лишь таинственным шуршанием в листве. Суховейный вихрь, сирийский
шмук, легонько задувал с востока, выводя на флейтах каменных щелей какой-то