"Леонид Леонов. Evgenia Ivanovna" - читать интересную книгу автора

по историческим окрестностям, однако, сколько ни копались девчата в одном
там кургане, кроме того в оползнях на тамошней речке, так ничего стоящего и
не нашли. Археологию Евгения Ивановна понимала как кладоискательство без
корыстной цели. Профессор нестрого отметил, что такое, хотя и смелое, но не
совсем точное и не потому только, что слишком краткое, определение его науки
устарело по меньшей мере на полторы тысячи лет. В связи с этим он бегло
очертил содержание археологии от ее истоков до поры, когда в отмену своего
первичного, еще платоновского обозначения она стала лопатой истории. Но
существу, та ночная беседа на палубе велась совсем о другом, мнимая ее
ученость служила маской и поводом для сближенья. Оказалось, собеседница
мистера Пикеринга тоже увлекалась мифологией, даже составляла с одним там,
умершим теперь человеком, почти родственником, шутливое родословное дерево
эллинских богов и боженят. И вдруг в погоне за расположением шефа Евгения
Ивановна вспомнила особо полюбившееся ей потопление фараона с его
колесницами, который, помнится, отстегал море целями за дерзость глупой
рыбы, проглотившей его царственный перстень... Приблизительно в таком роде
получилось у Евгении Ивановны, и было ясно из наступившего молчания, что
своим сообщением она не завоевала у мистера Пикеринга дополнительных
симпатий. Наклонясь, некоторое время англичанин рассматривал невидную воду
за бортом, затем спрятал в футляр бинокль, запотевший от ночного тумана. -
Несомненно, Женни, вы изобрели очень экономную и своеобразную мнемоническую
систему... хранить исторические сведения в этаком концентрированном виде. Но
нам, археологам, доставляет много хлопот этот способ контаминации, к
которому обычно прибегают природа и время... Я имею в виду чрезмерное
уплотнение сокровищ... не затем ли, чтоб их уместилось возможно больше в том
же объеме? - ворчливо поправился он.-Впрочем, я утомил вас своими
россказнями, Женни. И холодно. И все разошлись давно. Время и нам спускаться
вниз, пожалуй. - Вы думаете... пора? - испугалась Евгения Ивановна,
суматошно ища повод задержаться на опустевшей палубе. - Но зачем, зачем? -
Ну, если вы считаете это совместимым со званием секретаря научной
экспедиции, то... спать, пожалуй! - зловеще пошутил англичанин. - Давайте
лучше постоим еще немножко. В общем, ночь довольно теплая... Томительные, с
новой силой, подозрения охватили ее при воспоминании о квартирной хозяйке,
которая из жалости к миловидной жиличке все бралась устроить Евгению
Ивановну в тот вполне благопристойный загородный пансион, где клиенты не
травмируют девушек очным выбором, а приглашают по альбому и увозят в
длительные поездки на оплаченный срок, так что каждый сеанс выглядит
самостоятельным светским приключением, по-видимому, совсем как это
месопотамское путешествие. В ту минуту холодинки бежали у ней по спине, и
никакая сила не оторвала бы от поручней ее намертво сомкнувшихся пальцев...
Когда же они поослабли, почти неживая Евгения Ивановна спустилась с
англичанином по лестнице- но не потому, что соглашалась на хозяйкин омут, а
из возникшей вдруг жгучей потребности последний разок довериться на пробу
еще одному человеку и - судьбе. Их каюты оказались в разных концах коридора.
Оставшись наедине с собой, Евгения Ивановна разрыдалась от неполной,
несытной пока уверенности, что теперь-то уж не погонят ее, все метлой да
метлой, в одну там, позади оставшуюся щель, к Анюте. Нет для души
целительней лекарства, как слушать лепет волны за бортом да глядеть бездумно
на косые паруса вдали, что, нажравшись ветра, подобно сытым коням, лоснятся
на полдневном солнце и влекут рыбацкие суденышки по белым гребешкам. "О,