"Леонид Леонов. Evgenia Ivanovna" - читать интересную книгу автора

крупного конфекциона в Бордо, заплатил ему часть гонорара за книгу о
суммерийских надписях набором дамских вещей, как нарочно подходивших по
размеру для его будущего секретаря. Жене было выгодней не вникать в существо
столь ошеломляющих совпадений, тем более что все это шло в зачет ее
жалованья. "Простите... каких, вы сказали, каких это надписей?" - из
вежливости переспросила она на всякий случай, неподкупно нахмурив брови.
Когда же обнаружилось в довершение всего, что по ученой рассеянности мистер
Пикеринг купил утром пару лишних чемоданов, вместительных и недорогих,
перепуганная насмерть Женя дрожащими губами отказалась наотрез. Пароход был
гигантский и трехтрубный, еще с защитным камуфляжем на бортах. Толстый дым
валил * из главной трубы, как на детском рисунке. Свесясь через поручни,
праздничные люди притворялись, будто наблюдают за погрузочной суматохой, а
на деле, конечно, в сотни глаз следили за Женей, в сопровождении англичанина
поднимавшейся по трапу. И вот она сама стояла в шеренгу с ними, глядя на
колеблющийся от свежей морской погоды, такой превосходный, обновляющийся,
послевоенный мир, расстилавшийся у ее подножья. Насколько хватало глаз,
всюду хлопотали люди, подметали, мыли и красили, высвобождая красоту жизни
из-под слоя нарочной подлой грязи, без чего ей бы не уцелеть. Даже на
качающейся рыбацкой фелюжке, среди радуг нефти на воде, видно было через
бинокль: взрослые и дети в десяток рук скоблили палубу, штопали паруса,
готовясь к векам благополучия. Поверх всего этого гремела незримая музыка и
летали белые птицы. Женя не заметила, как чумазый буксирный лоцман, захватив
гиганта за ноздрю, стал разворачивать его в гавани перед отбытием в морской
простор. Рыбой пахнуло в лицо и чуть закружилась голова, когда корабль встал
лагом к волне. Наконец-то, живая, достигла моря! Даже хотелось немножко
поубавить количество чудес, выпиравших изовсюду. Вдруг взвилась
оглушительная струйка пара, и, пока все вокруг пропитывалось густым
прощальным звуком, Женя вслух и мамиными словами попросила бога, чтоб уж
потерпел, не отменял бы в самом начале милосерднейшую из своих причуд. Все
шумы мира поглотила вода за кормой, вскорости исчезли и птицы, скользившие
над серо-жемчужной гладью. Марсель таял в вечерней дымке, сады и кубики
приморских вилл сменились лентой береговых огней. . . Хоть и пора было
знакомиться, все не смела расспросить про остальных участников экспедиции;
кстати, она так и не увидела их никогда. От мыслей становилось страшно, как
во сне, но проснуться было еще страшнее. Евгения Ивановна робко осведомилась
у спутника о сроках его возвращения в Англию. В начале октября он уже
приступал к чтению университетского курса... она не решилась спросить
какого, из опасения выдать свое невежество и, следовательно, безразличие - с
кем пускаться в дальнее и сомнительное путешествие. - Знаете, где меня
только не носило, а никогда еще не бывала в вашей стране... - завела она
наводящий разговор. - Простите, вы постоянно в самом Лондоне работаете или
больше в разъездах? Говорят, в этом городе только дым да камень и ни
капельки души... неужели верно это? Неизвестно, в отношении всех проявлял
подобную терпимость мистер Пикеринг или как раз в те сутки находился в столь
отменном настроении. О, конечно, у Евгении Ивановны сложилось бы иное мнение
о британской столице, если бы ему самому довелось показать город своей
собеседнице... На пробу он перечислил некоторые заложенные там опорные
глыбы, на которых покоится один из углов всечеловеческой культуры. - О, я с
большим интересом побывала бы в Лондоне. .. если только можно, - не без
достоинства, но с замирающим сердцем сказала Женя. - Правда, я и гама читала