"Леонид Максимович Леонов. Взятие Великошумска " - читать интересную книгу автора

за поддержкой к генералу, чтоб не упрекнуло его впоследствии в беспощадности
строгое начальство.
- "Я жду от вас ответа, как соловей лета, - заканчивал тем временем
Куковеренков. - Хоть пришлите четыре слова. Мне теперь номер дали, пятьсот
тридцать, вы не спутайте. И марку наклейте, а то без марки письма не идут.
Не давайте плакать маме, братик Кузьма, мне тогда легче будет. Я буду жить,
пока не забьют. А племяннику ленточку припас, хоть и не девочка, больше
ничего нету. Привезу, как уцелею. Больше писать нечего. Писал ваш сын и
братна чужбине..."
- Это который же Кузьма-то? - спросил офицер связи, когда Куковеренков,
сложив письмо поверх кучи, отодвинулся от стола.
- Средний, всего трое было... кроме Одарки. Он еще при немцах через
фронт в Красную Армию убежал, - неохотно, потому что не впервые, объяснила
молодка. - Опротивело ему со стариками в болоте сидеть. Уж их с овчарками
искали, все норочки обшарили.
- Так-так, - ухватясь за слово, скорого ворчато выступил усач. - С
егерьками, значит, как на волчатину охотились. В сундук железный спрячь
письма-то, хозяюшка... не загорелась бы хатка твоя от них! Вот и поговорим,
товарищи, пока каша варится. Выходит, мать, трое у тебя кормильцев-то?..
Богатая!
Старуха поворотила голову, и новоприезжие увидели, что годами она была
не старше самого сержанта. [209]
- Я богатая, - согласилась старуха.
- Итак, младшенького, а там и сестричку его в неметчину угнали. Средний
к нам ушел. За что же немцы старшего-то сказнили?
- Старостой у них ходил, - с тем же неподвижным лицом ответила мать и
поправила складку платья на колене.
Ответ смутил бы любого, но усач, и глазом не сморгнув, шел к правде
своей напрямик, зная, что она его не обманет.
- Так-так!.. Тогда ему бы, наоборот, в кафе круглы сутки сидеть,
немецким шнапсом совесть заливать. Староста у немцев первый человек. Это
есть вроде как бы зубы, собственному народу горло грызть... так кто же зубы
себе беспричинно губить станет?
- Не трожь ее... Партизанам он помогал, затем и в старосты пошел, -
сказала вместо старухи молодая и вдруг, глянув на мальчика, заговорила
много, часто и жарко, точно полымя плеснулось в ней. - Корова у нас была, а
старик один, сосед, и прельстился. Уж старый, шестидесяти осьми годов, на
что ему корова?.. И выдал от Тимошку немцам за молочко. Мы вот так же
ужинали... ввалились они, ухватились за Тимошку, семеро одного держат...
- Храбрые, значит, семеро одного не боятся! Давай, давай... и ты нам не
общую картину описывай, а шаг за шагом иди. Мы судьи, вот мы кто! Нам все
обстоятельственно знать надо...
Она стала рассказывать, как увели Тимофея и как она прокралась
послушать мужнин крик, но все три часа не было крику из немецкой хаты, а
только время от времени ровный и твердый, сквозь боль и стиснутые зубы,
голос: "Красной Армии слава!" - и как водили его потом по селу, в кровише, с
повыдолбанными глазами и с доской на груди, и как билась она затем в ногах у
коменданта, чтобы выдали ей порубленное мужнино тело, потому что хороший
был, и все село за него распишется, и ее снимали на карточку при этом,
лежащую во прахе у чужих сапог, и как словили по приходе красных танков того