"Леонид Максимович Леонов. Взятие Великошумска " - читать интересную книгу автора

[200]
И старик отыскал в памяти этот эпизод; в ответ пришло цветистое
послание, исполненное затейным почерком, так как, кроме всех известных в
учебном мире наук, Кульков преподавал также и чистописание. Он извещал, что
живет хорошо и его даже выбрали заместителем председателя чего-то; что и
Великошумска коснулись пятилетки, после того как под городом, за бывшим
конским кладбищем с названием Едовище, обнаружились особые, всемирно
полезные глины, какие, по слухам, еще имеются только в республике Эквадор,
на реке Сангурима; что на подъеме у них народная жизнь и до полного счастья
осталось не более семи шагов, а сам он молодеет с каждым годом, и если так
продолжится, пожалуй, и женится он на какой-нибудь соответственной местной
крале, чтобы было на кого ворчать в долгие зимние вечера. Кстати, он звал
навестить - если не его самого, ворчуна Кулькова, то хоть помятый глобус,
который еще жив и шлет поклон приятелю, - а вместе с тем и отдохнуть в
родных привольях, тем более что целое парковое кольцо защищает теперь
Великошумск от убийственных степных пылей, - и вкусно соблазнял кавунами,
которые в чудовищных размерах и на удивленье иностранных специалистов
выращивает там совместно с ним некий Литовченко, но не тот Литовченко,
который колобок, а другой, участник Сельскохозяйственной выставки от
Украины. Горечью старческой обиды отзывали эти убористые строки: много он
раскидал семян добра и правды в народную ниву, и хоть одно, разрастаясь в
плодоносное дерево, кивнуло бы ему издалека своей могучей кроной.
Так возродилась их дружба. Теперь куда бы ни прибывал по служебным
делам полковник Литовченко, отовсюду слал местную диковинку в адрес
великошумского учителя, - даже из Риги, куда история также закинула однажды
генерал-майора Литовченко; наверняка сыщется подарок старику и в немецком
городе Берлине... Стесняясь вначале признаться, что не получился из него
педагог, генерал не упомянул в переписке о своем военном поприще, а позже,
чтоб уж не смущать его чинами, умолчал и о продвижении по службе. Пусть в
памяти старика живет до поры некрасивый черноглазый мальчик, которому [201]
после поврежденья Центральной Европы на школьном глобусе он шутливо
предсказал шумную военную будущность.
В тихий город Великошумск немцы вступали на третий месяц войны;
переписка оборвалась сама собою. Страна узнала имя Литовченки сразу в звании
генерал-лейтенанта, которого немцы к исходу второго года именовали уже ein
grosser Panzermann{1}. Но как у всех на незаметном перекате к старости взор
невольно обращается назад, к истокам жизни, чтоб подвести итоги перед
решительным и последним рывком вперед, так и для Литовченки стало насущной
потребностью посещение родного городка. И опять шла навстречу генералу его
удачливая судьба. За час до того, как был получен приказ о переброске
корпуса на Украинский фронт, стало известно о взятии Красной Армией
Великошумска.
По существу, генерал так и ехал прямиком в гости к Митрофану
Платоновичу. И теперь, щурясь от бокового ветра, он примеривался заранее,
как вкатит на четырех машинах в тесный дворик на Шевченковской и войдет с
обнаженной головой, во всех регалиях и славе, и, минуя обычные восклицанья,
тут же, в темных сенцах, прижмет старенькую толстовку к олубеневшему сукну
генеральской шинели. Не повредит и мальчишеское озорство такого внезапного
появления: тем больше будет ликованье старика, когда узнает, что это тот
самый Литовченко, чей газетный портрет прячут под подушками сиротки, у