"Донна Леон. Смерть в "Ла Фениче" ("Комиссар Гвидо Брунетти" #1)" - читать интересную книгу автора

ограблению; оба раза ни задержать грабителей, ни вернуть что-либо из
похищенного не удалось; оба раза потери были возмещены страховкой, несмотря
на их колоссальную сумму.
Брунетти не без труда пробился еще сквозь два параграфа, дышащих
истинно немецкой дотошностью, пока добрался наконец до самоубийства второй
жены. Она повесилась в подвале их мюнхенского дома 30 апреля 1968 года после
того, что в донесении именовалось "длительной депрессией". Предсмертной
записки найдено не было. Осталось трое детей - сыновья-близнецы и дочь,
тогда соответственно семи и двенадцати лет. Тело обнаружил сам Веллауэр и
полгода после похорон находился в полной изоляции от всего мира.
С тех пор он не привлекал внимания полиции вплоть до своей третьей
женитьбы два года тому назад - на Элизабет Балинтфи, венгерке по рождению,
враче по образованию и профессии и немецкой подданной по первому браку,
расторгнутому за три года до свадьбы с Веллауэром. На учете в полиции она не
состояла ни в Германии, ни в Венгрии. В первом замужестве имела дочь
Александру тринадцати лет.
Брунетти все искал, и искал тщетно, хоть какое-нибудь упоминание о том,
что делал Веллауэр в годы войны. В донесении говорилось, например, о его
первом браке в 1936 году с дочерью немецкого промышленника и о разводе после
войны. Между этими двумя датами человека словно и не существовало, что, на
взгляд Брунетти, весьма красноречиво говорило о том, чем этот человек
занимался или, на худой конец, какие взгляды разделял. Но это были только
его личные подозрения, на подтверждение которых не очень-то приходилось
рассчитывать - во всяком случае, на их подтверждение в официальном донесении
полиции Германии.
Короче, Веллауэр оказался чист как стеклышко. И тем не менее кто-то
подсыпал цианиду ему в кофе. По опыту Брунетти знал, что люди убивают друг
дружку в основном по двум причинам - из-за денег и из-за секса, причем
последнее ничуть не уступает первому по своему значению и часто именуется
любовью; исключений из данного правила за пятнадцать лет расследования
убийств ему попалось крайне мало.
Задолго до одиннадцати он покончил с немецким донесением и позвонил
вниз, в лабораторию - выяснилось, что там еще ровным счетом ничего не
сделали: не сняли отпечатков ни с чашки, ни с прочих поверхностей в
гримерке, которая так и стояла опечатанной - по поводу чего, как ему
сообщили, из театра уже звонили трижды. Он немного поорал на них - хотя и
понимал, что это бесполезно. Потом переговорил с Мьотти, - оказалось, вчера
ночью тот не узнал у portiere ничего нового, кроме того, что сам дирижер был
"хмурый", его жена очень милая и приветливая, a "La Petrelli" ему совсем не
нравится. Резонов portiere не приводил никаких, не считая того, что она
antipatica[22]. Этого, на его взгляд, вполне достаточно.
Посылать Альвизе или Риверре за отпечатками бесполезно, пока в
лаборатории не выяснили, есть ли на чашке другие отпечатки, не принадлежащие
дирижеру. Тут спешка ни к чему.
Досадуя, что пообедать сегодня не придется, Брунетти вышел из кабинета
в первом часу, зашел в бар на углу и взял бутерброд и стакан вина - и то, и
другое оказалось не лучшего качества. При том что все посетители этой
забегаловки его узнали, ни один из них не стал выспрашивать у него о смерти
маэстро - впрочем, какой-то старик все-таки, демонстративно шурша, развернул
газету. Брунетти пошел к остановке "Сан-Заккариа" и сел на катер пятого