"Донна Леон. Смерть в "Ла Фениче" ("Комиссар Гвидо Брунетти" #1)" - читать интересную книгу автора

маршрута, идущий на кладбищенский остров Сан-Микеле - мимо Арсенала и дальше
вдоль скучных задворков острова. Кладбища он посещал редко, так и не усвоив
столь присущего итальянцам почитания мертвых.
Он бывал тут раньше. Вообще-то это было одно из первых его
воспоминаний - как его взяли сюда помочь прибрать могилу бабушки, погибшей в
Тревизо под бомбами союзников. Он вспоминал живописные могилы, сплошь
покрытые цветами, и аккуратные, как по линеечке, зеленые полоски, отделявшие
один красочный прямоугольник от другого. А посреди этого - такие мрачные
люди, особенно женщины с охапками цветов. Такие бесцветные и убого одетые -
словно всю их яркость и нарядность высосала эта забота о тех, кто под
землей, так что на самих себя уже ничего не осталось.
И теперь, почти тридцать пять лет спустя, могилы все так же нарядны и
цветы все так же ярки, но люди, проходящие среди могил, - совсем другие, они
явственно принадлежат миру живых - не то что те люди-призраки послевоенных
лет. Могилу отца он нашел легко - недалеко от Стравинского. Русский был в
полном порядке; он так и пребудет там в неприкосновенности, пока существует
это кладбище и пока люди помнят его музыку. Что до отца, то с арендой его
могильного участка дело обстояло хуже - неумолимо приближался час, когда его
могилу вскроют, чтобы извлечь кости и поместить их в урне в нише одной из
длинных, давно переполненных кладбищенских стен.
Впрочем, могильный холмик оказался тщательно прибран - братец у
Брунетти был куда сознательнее его. Гвоздики в стеклянной вазе, вкопанной в
землю, явно совсем свежие - заморозки трех последних ночей убили бы любой
цветок. Он наклонился и смел рукой несколько листьев, прибитых ветром к
подножию вазы. Выпрямился, потом нагнулся поднять окурок, лежащий у самого
надгробия. Снова выпрямился и посмотрел на изображение на камне: его
собственные глаза и подбородок и чрезмерно большие уши, которые, не
доставшись ни ему, ни брату, перешли прямиком к их сыновьям.
- Чао, папа, - произнес он и, не зная, что еще сказать, пошел прочь
вдоль ряда могил и выбросил окурок в большой металлический контейнер,
вкопанный в землю.
В конторе кладбища он назвал свое имя и звание и был препровожден в
маленькую приемную неким человеком, попросившим его подождать - сейчас он
сходит за доктором. Читать тут было нечего, и пришлось удовольствоваться
видом из единственного окна, выходившего на уединенный монастырь, вокруг
которого выросли все кладбищенские строения.
Когда-то в самом начале своей карьеры Брунетти попросился на вскрытие
жертвы первого убийства, которое он расследовал, - проститутки, убитой ее
сутенером. Он пристально глядел, как тело вкатили на каталке в анатомический
театр, смотрел словно зачарованный, как стягивают белую простыню с этого
почти совершенного тела. Но едва анатом занес скальпель, чтобы сделать
продольный разрез, Брунетти шатнуло вперед, и он грохнулся в обморок где
сидел - посреди ватаги студентов-медиков. Те преспокойно вытащили его в
холл, усадили в кресло и оставили, чуть живого, а сами поспешили назад,
чтобы ничего не пропустить. С тех пор он повидал немало убитых, человеческие
тела, истерзанные ножами, пулями и даже бомбами, но так и не научился
смотреть на них спокойно и ни разу не смог заставить себя присутствовать при
вскрытии, этом обдуманном и расчетливом надругательстве над мертвыми.
Дверь в приемной открылась, и вошел Риццарди, так же безупречно одетый,
как и вчера вечером. Пахло от него дорогим мылом, а вовсе не карболкой, с