"Евгений Ленский. В цепи ушедших и грядущих" - читать интересную книгу автора

угроза подействовала. Непонятный двойник исчез. Кое-как Слава доплелся до
станции и уселся в электричку. В полупустом вагоне его хватил страх. Перед
глазами стояло лицо директора у двери, оно сильней любых слов говорило, что
с ним, со Славой, произошла беда. Он, видимо, внезапно сошел с ума. Только
это естественно объясняет такой разговор с добрейшим Николаем Петровичем.
Слава много читал о сумасшествиях и ярко живописал свое будущее. Вылечиться,
конечно, можно, но сколько на это потребуется времени? Месяцы, годы? Не
осужден ли он всю молодость провести в психбольнице?
Идти с такими мыслями домой не хотелось. Идти не хотелось никуда. На
помощь пришел общепит. Он весьма удачно расположил пивной бар в ста шагах от
вокзала. Здесь, в толпе объединенных общих занятием и разъединенных
алкоголем людей, Слава постепенно пришел в себя, а после второй кружки пива
даже ощутил интерес к жизни, выразившийся в желании выпить третью. А после
третьей Слава сказал себе:
- Напьюсь! Приму испытанное лекарство ото всех скорбей. Его же и монахи
приемлют! - И когда стены пивной закружились, как несколько времени назад в
кабинете директора, он только намертво вцепился пальцами в стойку. Не успело
вращение остановиться, ему захотелось петь.
- Однова живем! - пророкотало в нем явственно чужим и столь же
явственно другим чужим голосом, совсем не похожим на тот тонкий
отвратительный чужой голосок, каким просилось прощение у Николая Петровича.
И раскрыв рот, Слава заревел непотребным басом со взвизгивающими козлиными
верхами: - Рцем от всея души, и от всея помышления нашего - услыши и
помилуй!
В баре вмиг настала тишина. Галдящая публика разных стадий опьянения
повернулась к Славе. Здесь, случалось, пели и не такими голосами, но
содержание пения было в новинку.
- Еще молимся о блаженных и приснопамятных строителях святого храма
сего, о присноблаженных епископах и всех отцах - и братиях! - выводил Слава.
- Во дает! - восхитился сосед, здоровенный мужик, цвет лица которого
наводил на мысль о регулярном посещении этого места. Он одобрительно толкнул
Славу в бок и сказал:
- Хорошо, парень, но надо потише!
От толчка у Славы перехватило дыхание и мелькнуло в мозгу:
- Да что же Это? Сейчас же в милицию сдадут.
Но вместо того, чтобы уйти или замолчать, он мощно возгласил соседу:
- Отыди!
- Как это "отыди"? - изумился тот. - Не дома, орать-то!
- Сие сугубая ектинья есть! А то и в морду можно!
- В морду? - переспросил сосед, медленно лиловея.
Тело Славы само развернулось, рука треснула соседа по уху. Сосед
замахнулся для ответа. Его схватили. Схватили и Славу. Он с ужасом выдрался
из схвативших его рук и с ужасом же слышал, как гремел:
- Не агарян, филистимлян и иноверных языцев одоления даруй!
Однако одоление было даровано агарянам и филистимлянам. Мнения
разделились. Агаряне требовали милицию, филистимляне предлагали дать по шее.
Победили филистимляне. От мощного пинка Слава пересек площадь, влетел в
сквер и упал на скамейку.
- Позор, позор! - кричал на себя Слава своим голосом. - Позор, пропади,
подлый!