"Евгений Ленский. В цепи ушедших и грядущих" - читать интересную книгу автора

Законодательство о труде Слава знал плохо, но его потрясло, что его
ХОТЯТ уволить!
- А между тем, у вас стало что-то получаться, - продолжал директор так
же спокойно и размеренно, только чаще потирая пальцем переносицу, - и мне вы
казались более зрелым, что ли...
- Я не хотел никого оскорбить.
- Верю. Но оскорбили не только двух педагогов, оскорбили весь
педагогический коллектив. Обвинение в липовых оценках - обвинение всем.
- Но я... - начал Слава, и вдруг словно перехватило горло. Перед
глазами замелькали пятна, кабинет директора перекосился и закружился. Слава
вскочил, вскрикнул, машинально поискал опору и мягко осел на стул,
ухватившись рукой за спинку.
- Что с вами? - ужаснулся Николай Петрович. - Вам плохо?
- Да нет, ничего, - мысленно проговорил Слава и вдруг услышал?..
подумал?.. собственный голос:
- Прощения просим, благодетель!
- Как? - изумился директор. Он уже обегал свой стол для оказания помощи
сползающему со стула Славе. - Вы нездоровы?
- Во прахе, у ног ваших унижаясь... Все претерплю заслуженно!
Не веря своим ушам, Николай Петрович потянулся пальцем к носу, дабы как
всегда потереть его, да так и замер.
- Вы издеваетесь, Станислав Петрович! Не понимаю, как можно?! Я бы
попросил... - Последние слова вышли несколько повышенными по тону.
- Грозен, ох, грозен, как Яков Лукич, мир его праху, туда ему и
дорога! - промелькнуло в голове Славы. Одновременно же он подумал: - Какой
Яков Лукич, что я несу? - А вслух прокричал со слезой в голосе: - Видя, что
прогневал, единственно о прощении ходатайствую. На доброту вашу смиренно
уповая...
- Конечно, конечно, - лепетал вконец растерявшийся Николай Петрович. -
С кем не бывает, я понимаю... мы понимаем...
- Слушает, старый хрыч, слушает, ножками-то не топает, в глазах-то
растерянность, - мелькнуло у Славы в голове. - Что же это? Что это я говорю,
что я думаю? Как это я думаю?
В голове параллельно крутились два несмешанных потока мысли. Один Слава
хорошо знал, это были его кровные мысли, второй, владеющий его языком, был
чужой и в то же время тоже свой, кровный. В нелепой, уродливой,
абсурдно-архаичной форме он делал именно то, что собирался делать сам
Слава - просить прощения.
- Смею надеяться, - лепетал язык, - уповать, так сказать, на
заступничество, покровительство ваше!..
- Идите, отдыхайте, все будет хорошо, не беспокойтесь... - бормотал
директор и ласково подталкивал Славу к двери. Напоследок он убежденно
сказал: - Выспитесь, это вам всего нужней. Такое волнение, я понимаю... Все
наладится, все наладится.
Слава выбрался на крыльцо.
- Облапошили старика! - ликовало в нем. - А рожа-то, рожа-то у него
была, прости господи! Учись, щенок, пока я жив! Что же это? Как же это я? -
с отчаянием пробилась другая мысль И тут же он бешено заорал на себя: -
Подашь свой поганый голос, задушу!
И хоть он решительно не понимал, как можно задушить голос в мозгу,