"Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр. Антология "Битлз"" - читать интересную книгу автора

становилось все забавнее, и мы хохотали до упаду. По-моему, это один из
способов скрыть свои чувства, замаскировать их. Обидеть калеку я не смог бы
ни за что. Просто мы так шутили, таков был наш образ жизни (67).
Все дети рисуют и пишут стихи, некоторые занимаются этим до
восемнадцати лет, но большинство перестают лет в двенадцать, услышав от
кого-нибудь: "Ничего у тебя не выходит". Это нам твердят всю жизнь: "У тебя
нет способностей. Ты сапожник". Такое случается со всеми, но если бы
кто-нибудь постоянно повторял мне: "Да, ты великий художник", - я чувствовал
бы себя гораздо более уверенным в себе (69).
Нам необходимо время, чтобы развиваться, надо поощрять нас заниматься
тем, что нам интересно. Меня всегда интересовала живопись, я не утратил
этого увлечения, но до него никому не было дела (67).
Когда меня спрашивали: "Кем ты хочешь стать?" - я отвечал: "Наверное,
журналистом". Я ни за что не осмелился бы сказать "художником", потому что в
том кругу, где я вырос, - так я объяснял тете, - о художниках читают, их
картинами восхищаются в музеях, но никто не желает жить с ними в одном доме.
Поэтому учителя говорили: "Выбери что-нибудь попроще". В свою очередь, я
спрашивал: "А что я могу выбрать?" Мне предлагали стать ветеринаром, врачом,
дантистом, юристом. Но я знал, что об этом мне нечего и мечтать. Выбирать
мне было не из чего (80).
В пятидесятые годы популярностью пользовались ученые. А всех людей
искусства считали шпионами и продолжают считать (80).
Даже в школе искусств из меня пытались сделать учителя, отговаривали
меня заниматься живописью и твердили: "Почему бы тебе не стать учителем?
Тогда по воскресеньям ты смог бы рисовать". Но я наотрез отказывался (71).
В школе я узнал, насколько несправедливо общество. Я бунтовал, как все
мои сверстники, все те, кто не вписывался в школьные рамки, и потому в
каждом моем табеле из школы "Куорри-бэнк" можно найти слова: "Способный, но
не старательный". Я был на редкость агрессивным школьником. Я один из
типичных героев, представителей рабочего класса. Я был таким же
революционером, как Д. Г. Лоуренс: я не верил в классы и боролся против
классовой структуры общества (69).
Я всегда был бунтарем, потому что все, что касалось общества,
становилось для меня поводом для мятежа. С другой стороны, я хотел, чтобы
меня любили и признавали. Потому я и оказался на сцене, словно
дрессированная блоха. Мне просто хотелось быть чем-то. Отчасти я мечтал о
признании во всех слоях общества и не желал быть только крикуном, безумцем,
поэтом и музыкантом. Но нельзя быть тем, кем ты не являешься. Так что же
делать, черт возьми? Ты хочешь быть, но не можешь просто потому, что не
можешь (80).
В школе я был задирой, но умел и притворяться задиристым. Этим я часто
навлекал на себя неприятности. Я одевался, как стиляга, но, когда попадал в
опасные районы и сталкивался с настоящими стилягами, мне явно грозила
опасность. В школе все было проще: я сам контролировал ситуацию и делал все,
чтобы все считали меня грубее, чем есть на самом деле. Это была игра. Мы
обворовывали магазины и тому подобное, но не совершали по-настоящему
серьезных преступлений. Ливерпуль - суровый город. Там жило множество
настоящих стиляг, которым было лет по двадцать. Они работали в доках. Нам же
было всего по пятнадцать, мы оставались детьми, а у них были ножи, ремни с
пряжками, велосипедные цепи и настоящее оружие. С такими противниками мы