"Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр. Антология "Битлз"" - читать интересную книгу автора

сумочки. Я часто брал у нее понемногу на всякие мелочи вроде машинок
"Динки", а в тот день, должно быть, украл слишком много (67).
Когда мне было лет двенадцать, я часто думал о том, что я, наверное,
гений, но этого никто не замечает. Я думал: "Я или гений, или сумасшедший.
Который из них? Сумасшедшим я быть не могу, потому что не сижу в психушке.
Значит, я гений". Я хочу сказать, что гениальность, видимо, одна из форм
сумасшествия. Все мы такие, но я немного стеснялся этого, как, например,
своей игры на гитаре. Если гении и существуют на свете, то я один из них. А
если их не существует, мне все равно. Так я думал в детстве, когда писал
стихи и рисовал картины. Таким я стал не потому, что появились "Битлз", - я
всю жизнь был таким. А еще гениальность - это страдание. Просто страдание
(70).
Я часто размышлял: "Почему я до сих пор не признан? Неужели никто не
видит, что я умнее всех в этой школе?" (70)
Просматривая свой табель успеваемости, я видел одно и то же: "Слишком
самодоволен и пытается скрыть это бесконечными шуточками" или: "Вечно о
чем-то мечтает" (80).
Я мечтал все годы учебы в школе. Двадцать лет я пробыл в трансе, потому
что невыносимо скучал. Из транса я выходил только вне школы - когда бывал в
кино или просто гулял (80).
Я часто злил старших, цитируя иронические стихи "Счастливый бродяга" в
самые неподходящие моменты. Они зачаровывали меня. Мне казалось, читать их -
все равно что жевать шоколад во время молитвы или пытаться утопить
инструктора по плаванию. Словом, это было идиотской, безрассудной выходкой
(63).
Один учитель математики написал обо мне: "Если он не свернет с этой
дорожки, то и впредь будет катиться по наклонной плоскости". Большинство
учителей терпеть меня не могли, а я с радостью напоминал им о том, что они
меня ненавидят.
Но в каждой школе был хотя бы один хороший учитель - обычно это был
учитель рисования, английского языка или литературы. Я успевал по всем
предметам, связанным с искусством или литературой, но то, что касалось
естественных наук или математики, я никак не мог понять (71).
Когда мне было пятнадцать лет, я думал: "Разве не здорово будет, если я
когда-нибудь вырвусь из Ливерпуля и стану богатым и знаменитым?" (75)
Мне хотелось написать "Алису в Стране Чудес", но стоит подумать: "Мне
ни за что не превзойти Леонардо", - и постепенно склоняешься к мысли: "Что
толку стараться?" Множество людей выстрадали больше, чем я, и многого
добились (71).
Я бы не сказал, что я прирожденный писатель, - я прирожденный
мыслитель. В школе меня всегда считали способным: когда от нас требовалось
вообразить что-нибудь, вместо того чтобы зазубривать, я справлялся с
заданием (64).
В школе мы много рисовали и раздавали эти рисунки. У нас слепые собаки
были поводырями зрячих (65).
Наверное, у меня есть склонность к черному юмору. Это началось еще в
школе. Как-то однажды мы возвращались домой после актового дня -
торжественного школьного собрания в конце учебного года. Ливерпуль кишит
калеками, люди ростом с метр обычно продают газеты. Прежде я никогда не
обращал на них внимания, но в тот день они попадались повсюду. Это