"Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр. Антология "Битлз"" - читать интересную книгу автора

перестал помогать нам. Мы принадлежали к рабочему классу, а после того, как
отец бросил нас, переместились в самые низы общества. Мы переехали в дом
поменьше, с двумя спальнями (и тот и другой дом мы арендовали - все дома
тогда кому-то принадлежали). Дом считался пришедшим в негодность еще за
десять лет до того, как мы поселились в нем, а мы прожили там еще двадцать
лет.
Мы просто переехали на соседнюю улицу - с Мэдрин-стрит на
Адмирал-Гроув. Люди нашего круга редко уезжали далеко от прежних мест. Все
вещи перевезли в фургоне, в котором даже не поднимали задний борт, потому
что проехать пришлось всего метров триста. Помню, как я сидел, свесив ноги
из кузова. Это тягостное для ребенка чувство: в детстве привязываешься к
дому (впрочем, мы с моими бедными детьми переезжали чуть ли не каждую
неделю).
Я не помню, как выглядел наш дом на Мэдрин-стрит внутри, помню только,
что сада возле него не было, зато множество моих знакомых жили на той же
улице, и я часто бывал у них дома. Помню дом на Адмирал-Гроув, там тоже не
было сада. Уборная стояла в глубине двора, ванной у нас не было. Но это был
родной дом, и мне было в нем очень уютно. Мама занимала одну спальню, я -
вторую.
По соседству с нами на Адмирал-Гроув жила семья Повей, а поодаль -
семья Конноров. Мои бабушка и дедушка жили на Мэдрин-стрит. В Ливерпуле все
стараются селиться неподалеку от родителей. Лучшая подруга мамы, Энни
Мэгайр, тоже жила на Мэдрин-стрит.
После того как отец ушел от нас, меня воспитывали бабушка, дедушка и
мама. И это было странно, потому что бабушка и дедушка приходились
родителями моему отцу, а не матери. Но они по-настоящему любили меня,
заботились обо мне и были замечательными людьми. А еще они брали меня к себе
на праздники.
Моя бабушка Энни (конечно, я никогда не звал ее по имени) была крупной
женщиной, а дедушка по сравнению с ней выглядел совсем маленьким. Когда он
напивался и начинал буянить, бабушка засучивала рукава, сжимала кулаки,
принимала боксерскую стойку и заявляла: "Хватит, Джонни! Не смей так
говорить со мной и вообще убирайся отсюда, ублюдок!" При ее-то габаритах ей
приходилось мыть лестницы, чтобы выжить.
А еще она слыла известной знахаркой в Ливерпуле. Когда я болел, мать
заворачивала меня в одеяло, несла к бабушке, и та лечила меня. У нее было
два средства от всех болезней: хлебные припарки и горячий пунш - последний я
обожал! Питье было теплым, все суетились вокруг меня, я оказывался в центре
внимания. Поскольку я был единственным ребенком, я всегда находился в центре
внимания.
Дед любил лошадей - "коняшек". Он играл на бегах и, когда лошади
проигрывали, бранился и рвал квитанции, приговаривая: "Ублюдки, мерзавцы,
старые клячи..." - как любой игрок. Бабушка упрекала его: "Джонни, ну разве
можно при ребенке?.." А он все равно повторял: "Ублюдки!" Все это сильно
будоражило меня.
У деда было свое кресло, в котором он часто сиживал. В этом кресле он
просидел всю войну. Он никогда не прятался в бомбоубежище, даже когда
осколки выбивали кирпичи из стен его собственного дома, - просто сидел в
своем кресле. В детстве мне всегда хотелось посидеть в нем. Но приходил дед,
молча смотрел на меня, и я пересаживался на другое место. Наверное, я мечтал