"Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр. Антология "Битлз"" - читать интересную книгу автора

жизни я выражал свое понимание по-разному. Все это время чувство оставалось
тем же, просто теперь я могу облечь его в слова. Нами, похоже, правят
маньяки, и цели у них маниакальные. Скорее всего, за такие слова меня сочтут
безумцем, но в этом-то и заключается безумие (68).
Мне не страшно умирать. Я готов к смерти, потому что не верю в нее. Это
все равно что выйти из одной машины и пересесть в другую (69).
В колледже я вредил самому себе, как только мог (80). Я пьянствовал и
разбивал телефонные будки. По улицам Ливерпуля, за исключением пригородов,
следует ходить вплотную к стенам. Добраться до клуба "Кэверн" ("Cavern",
"Пещера") было нелегко иногда даже в обеденное время. Там надо всегда быть
начеку (75).
Все это напоминало один длинный запой, но в восемнадцать или
девятнадцать лет можно пить без передышки и при этом не слишком вредить
своему организму. В колледже я часто злоупотреблял спиртным, зато у меня был
друг по имени Джефф Мохаммед - Господи, упокой его душу! - который уже умер.
Он был наполовину индийцем, ему нравилось играть роль моего телохранителя.
Когда назревала ссора, он помогал мне выпутаться (80).
Все засиживались в клубе "Джакаранда" ("Jacaranda"), который находился
возле колледжа искусств, в центре Ливерпуля. Мы частенько бывали там еще до
того, как создали настоящую группу, - в то время нас было трое: я, Пол и
Джордж (74).
Первой мы записали песню "That'll Be The Day" ("Настанет день") Бадди
Холли и одну из песен Пола, под названием "In Spite Of All The Danger"
("Несмотря на всю опасность") (74).
Я становился увереннее в себе и все меньше обращал внимание на Мими. Я
подолгу где-нибудь пропадал, носил одежду, которая мне нравилась. Мне
приходилось брать деньги взаймы или красть их, поскольку в колледже я ничего
не получал. Я часто подбивал Пола плюнуть на мнение его отца и одеваться
так, как ему самому хочется (67).
Но он не хотел ссориться с отцом и не носил брюки-дудочки. А его отец
вечно пытался выжить меня из группы, действуя у меня за спиной, о чем я
узнал позднее. Он твердил: "Почему вы не отделаетесь от Джона? С ним только
хлопот не оберешься. Подстригитесь как следует, носите нормальные брюки". Я
дурно влиял на остальных, потому что был старшим, и все стильные вещи в
первую очередь появлялись у меня (72).
Я вел суровую жизнь в грязной квартире [на Гамбьер-Террас]. Мы провели
там месяца четыре. Мы репетировали и рисовали. Квартира напоминала свалку.
Мы жили там всемером. Условия были ужасными, никакой мебели, кроме кроватей.
Но поскольку чаще всего мы валяли там дурака, никто не считал эту квартиру
домом. И если кто-то еще пытался хоть как-то привести ее в порядок, то мы до
этого не унижались - правда, однажды я купил кусок старого ковра или что-то
в этом роде. Там я оставил все свое барахло, когда уехал в Гамбург (63).
У меня был друг, настоящий маньяк блюза, он приобщил меня к блюзам. Мы
были ровесниками, он знал толк в рок-н-ролле, знал песни Элвиса, Фэтса
Домино и Литтл Ричарда, но говорил: "А теперь послушай вот это". Моя любовь
к рок-н-роллу не угасла, но к ней прибавился вкус к блюзу (80). Блюз - это
настоящее. Не извращение, не мысли о чем-то абстрактном, не просто чертеж,
скажем, стула - это самый настоящий стул. Не стул получше или побольше,
обитый кожей или еще какой-нибудь, - это всем стульям стул. Стул для того,
чтобы сидеть на нем, а не для того, чтобы смотреть на него и восхищаться. На