"Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр. Антология "Битлз"" - читать интересную книгу автора

автобусной остановке, он сбил ее машиной (80).
Ничего более ужасного со мной никогда не случалось. За последние годы я
успел привязаться к Джулии, мы понимали друг друга, нам нравилось бывать
вместе. Я высоко ценил ее. И я думал: "Черт, черт, черт! Как все паршиво!
Теперь я никому и ничем не обязан". Психу пришлось хуже, чем мне. А потом он
спросил: "Кто же теперь будет присматривать за детьми?" И я возненавидел
его. Проклятый эгоист.
Мы доехали на такси до больницы "Сефтон-Дженерал", куда ее отвезли. Мне
не хотелось видеть ее. Всю дорогу я нервно болтал с шофером, разражаясь
тирадами одна за другой. Таксист только поддакивал. Я отказался заходить в
здание, а Псих зашел. Он был совершенно раздавлен (67).
Я пережил еще одну серьезную травму. Я потерял ее дважды. Первый раз -
когда переселился к тете. А второй раз - в семнадцать лет, когда она
по-настоящему, физически умерла. Потрясение стало для меня слишком сильным.
Мне пришлось по-настоящему нелегко. Меня душила горечь. А еще тяжелее было
вспоминать о том, как мы ладили в последнее время. Я был подростком, играл
рок-н-ролл, изучал живопись, а моя мать погибла как раз в то время, когда
наши отношения с ней наладились (80).
Мне было легче говорить "мамы нет", чем "мама умерла" или "была не
очень-то добра ко мне" (большинство из нас помнит о родителях именно то,
чего не получает от них). Конечно, и это срабатывало не сразу, но
становилось легче. Прежде всего надо было осознать, что случилось. Я так и
не дал себе осознать, что мама умерла. Это все равно что позволить себе
расплакаться или что-нибудь почувствовать" Некоторые чувства слишком
мучительны" поэтому их избегаешь. Мы наделены способностью сдерживать свои
чувства, именно этим мы и занимаемся почти все время. Теперь все эти
чувства, которые я испытывал всю жизнь, получили выход. И они продолжают
изливаться. Наверное, все-таки не каждый раз, когда я беру в руки гитару, я
пою о матери. Полагаю, тетерь мой чувства нашли и какой-то другой выход
(70).
Любой вид искусства - это муки боли. То же можно сказать и о жизни. Это
касается всех, но в первую очередь художников, потому их вечно и осуждают.
Они гонимы, потому что демонстрируют боль, просто не могут сдержаться. Они
выражают ее в искусстве и в своем образе жизни, а люди не понимают, что
страдать их заставляет реальность.
Только дети могут вместить всю боль сразу. Она буквально отключает
какие-то части тела. Это все равно что не замечать, что нужно ходить в
туалет или в ванную. Если терпеть слишком долго, все накапливается. То же
самое происходит и с эмоциями: за годы они накапливаются, а потом вырываются
наружу в той или иной форме - в виде насилия, а то и вовсе облысения или
близорукости (71).
Лет в семнадцать я даже принял первое причастие, причем по причинам
отнюдь не духовным. Я думал, что мне лучше сделать это, так, на всякий
случай, если вдруг я не выстою (69).
Я всегда подозревал, что Бог существует, даже когда я считал себя
атеистом. На всякий случай. Я верю в него, поэтому я исполнен сострадания,
но это не мешает мне что-то не любить. Просто теперь я ненавижу менее
яростно, чем прежде. Мне на многое наплевать, потому что кое-чего я уже
избежал. Думаю, всем нашим обществом правят безумцы, преследующие безумные
цели. Вот что я понимал и в шестнадцать, и в двенадцать, но в разные периоды