"Паскаль Лене. Прощальный ужин " - читать интересную книгу автора

этом квартале случайно и что не пошел в этот раз на концерт, потому что
программа показалась мне неинтересной.
Больше я не сказал ничего. Эллита тоже, казалось, была не склонна
поддерживать разговор и предоставляла тетушке вести беседу. Похоже, это
стало уже давней традицией между девушкой и гувернанткой, чья неутолимая
словоохотливость была столь же неизменна, как и украшенные пером шляпы.
Однако в то время как молчание Эллиты свидетельствовало о ее душевном
спокойствии, возможно даже не лишенном некой веселости, в моей собственной
немоте отражалась прежде всего боязнь наговорить глупостей или, точнее,
добавить таковых к тем комплиментам, которыми добрейшая тетушка отягчала
меня с такой простодушной и убийственной любезностью. А кроме того, на
протяжении последних недель я жил в одной из тех сказок, где от нескольких
магических слов зависит появление либо исчезновение любимого существа, и
потому боялся нечаянно произнести какую-нибудь роковую фразу, которая
навсегда бы отняла у меня Эллиту, растворив ее в клубах дыма или струе пара,
вдруг втягивающейся у меня на глазах обратно в носик чайника.
Так что я ограничился тем, что созерцал, стараясь делать это возможно
незаметнее, безмятежную Эллиту. Она была одета в темно-синюю плиссированную
юбку и белую блузку, какие носят ученицы церковных школ. Куда она ходила - в
школу Святой Марии или, может быть, в школу Сионской Богоматери? - я никогда
не спрашивал об этом тетушку Ирэн. И почему она была в школьной форме в
воскресенье? Неужели она одевалась так и в другие дни? Я не мог вспомнить,
что на ней было, когда я увидел ее на лестничной площадке перед дверью нашей
квартиры. Юбка, достаточно длинная, закрывала колени. На блузке с короткими
рукавами не было никаких украшений. Строгое одеяние не только прятало плечи
и колени Эллиты, но и скрывало, если можно так выразиться, ее душу: эта
слишком скромная форма ничего не говорила ни об образе жизни, ни о вкусах
девушки. Только тут я заметил на ней цепочку, тоненькой золотой струйкой
сбегавшую по груди, чтобы затеряться в вырезе блузки: я грезил о теплой и
нежной впадинке, где прятался маленький крестик, этот благостный образ. Я
нисколько не сожалел о том, что Эллита, скорее всего, была воспитанницей
сестер-монахинь: ведь тоненький золотой ручеек, проторивший себе путь по ее
груди, вел не только к банальному, дешевенькому медальончику. Ну а если
говорить о Пречистой Деве, то я тогда думал скорее о другом роде
девственности, о потаенной чистоте сидевшей передо мной девушки, взгляд
которой, улыбка и скромное поведение не в силах были скрыть ее тайну.
Спокойная и молчаливая, она была воплощением грации и совершенства. Ей
не было нужды говорить: довольно и того, что она просто существовала там,
куда ее, словно подарок взгляду, занес случай или собственный каприз, и я
пока еще не осмеливался даже пытаться разглядеть, что скрывается за внешним
обликом девушки, красота которой была столь самодостаточна, что никому бы и
в голову не пришло ждать от нее чего-то иного. От нее исходило счастье
идеального присутствия как такового. (Довольно долгое время, как я уже
сказал, я осмеливался глядеть на Эллиту лишь украдкой, а значит, открывал ее
для себя постепенно, как бы по крупицам. У меня была в голове только одна
мысль: пробудить в ней интерес к себе. Но стоило ей бросить на меня взгляд,
как я опускал глаза; я чувствовал себя окутанным такой нежностью, такой
красотой, что старался сделаться как бы невидимым: мне хотелось отрешиться
от себя самого, отстраниться от моего невероятного, бьющего через край
счастья, уйти на цыпочках, пока мое собственное дыхание или, может быть,