"Паскаль Лене. Прощальный ужин " - читать интересную книгу автора

равнодушных слов, потому что тебе кажется, будто это письмо все же является
связующей нитью между вами, и ты будешь перечитывать снова и снова строки,
нехотя набросанные той, которая уже и не вспоминает о тебе, не в силах
признать, что в них нет ничего, кроме твоего одиночества. Я вдруг понял, как
был счастлив последние несколько дней. Я даже пожалел о том, что хотел
увидеть Эллиту: ведь этим я так или иначе испортил свою мечту о ней. Мое
счастье состояло в том, чтобы представлять себе нашу встречу, которая
становилась с каждым днем и тем более с каждой ночью все прекраснее от того,
что снова и снова откладывалась, проецируясь в неопределенное будущее.
Теперь я находился уже не в "до" этой воображаемой встречи, а в безрадостном
и банальном "после" несостоявшегося свидания. Эллита больше не была
существом воображаемым и оттого еще более очаровательным, а стала просто
недоступной девушкой, в сущности, незнакомкой, которая, ускользнув от меня,
обрела реальность.
Я так и не смог спуститься в метро и решил идти домой пешком, чтобы не
слишком быстро удаляться от призрака Эллиты, еще парившего над местом, где я
потерпел фиаско.

То была минута, когда отчаявшийся герой в последний раз взывает к
волшебникам и феям с мольбой изменить в самый критический момент его судьбу
к лучшему. Так бывает порой с желаниями, настолько сильными и насущными, что
и в голову не придет удивляться, когда ни с того, ни с сего они исполняются
вдруг сами по себе: пока я предавался самым горестным размышлениям о моей
несбыточной любви, передо мной, как из воздуха, внезапно возникла, по
вторичному мановению волшебной палочки, тетушка Ирэн. Вот уж ее-то можно
было бы узнать из тысячи - благодаря зеленым перьям на шляпке. Она сидела за
столиком на тротуаре перед кафе "Лотарингия" и попивала чай, а вернее -
подняв чашку ко рту, говорила, причем ей по обыкновению надо было столько
всего сказать, что, казалось, чашка просто висит в воздухе у рта, словно
рука человека, скрывающая от собеседника зевок или безумное желание
рассмеяться. Эллита слушала или делала вид, что слушает. Взгляд ее на
мгновение встретился с моим, озарив меня ярким светом, как отблеск солнца в
створке открывающегося окна. Я понял, что она узнала меня по обозначившейся
у нее на лице полуулыбке, которую она тут же спрятала, опустив глаза, -
словно поправила вырез платья. Я пробрался меж столиков к стулу, на который
мне указала тетушка, и сел в состоянии, близком к обморочному, в какое нас
порой ввергает внезапный избыток счастья. Мне казалось, что я растворился в
восхитительном смятении чувств, почти лишившись способности воспринимать
окружающее. Тетушка Ирэн, естественно, продолжала о чем-то говорить, сейчас
уже не знаю, о чем, как скорее всего не знал и тогда: с веселым равнодушием
я позволял этому потоку слов проноситься мимо. Вид у меня был, наверное,
блаженно-идиотский или просто-напросто влюбленный, но я совершенно не мог
сопротивляться ее чарам, и мне не оставалось ничего иного, кроме как плавать
среди обломков собственной воли во взгляде, которым девушка, поняв мое
состояние, теперь обволакивала меня уже открыто.
- Ты из зала Плейель? - спросила тетушка спустя минуту. И
прокомментировала для Эллиты: - Мой племянник уже несколько лет покупает
абонементы на Паделуповские концерты.
Девушка бросила на меня иронично-одобрительный взгляд. Я попытался
защититься от лжи тетушки еще более глупой ложью, сказав, что оказался в