"Паскаль Лене. Прощальный ужин " - читать интересную книгу автора

сознании образу Эллиты налет какого-то холодноватого торжества.

Как же я мог забыть, что в сказках добрые волшебницы исполняют три
желания героя? Пока что моя дорогая Мелюзина, моя фея с перьями сотворила
для меня только два чуда, поскольку мне удалось лицезреть Эллиту всего два
раза.
Будучи связанным данной самому себе глупой клятвой, что я никому ни
словом, ни намеком, не раскрою тайны моей страсти, я уже и не надеялся
когда-либо увидеть ее, как волшебная палочка вдруг снова явила свое
могущество.
- Матери лучше ничего не говорить, - вручая приглашение от Эллиты,
посоветовала тетя Ирэн, и это было совершенно излишне.
Сначала я даже не мог вскрыть конверт - настолько велико было мое
изумление, когда я прочел на нем свою фамилию. Перед фамилией стояло слово
"господин", отчего она выглядела еще более странной: ощущение было такое,
словно я вдруг увидел на странице газеты или иллюстрированного журнала свой
портрет. Я надорвал конверт с таким чувством, будто даю волю нескромному
любопытству, и хотя тетя Ирэн подбадривала меня улыбкой, содержавшей в себе
квинтэссенцию именно нескромного любопытства, делавшую мое собственное
любопытство весьма простительным, две короткие фразы приглашения я разобрал
с нелепой убежденностью, что в этих столь обыденных словах речь
действительно идет о дружбе, но что предназначены они скорее всего не мне, а
кому-то другому.
Деревья на тротуарах возле ее дома показались мне еще более
низкорослыми, чем это отложилось у меня в памяти, но, вероятно, они и должны
всегда казаться не такими большими, какими им следовало быть. Один из
изящных уличных фонарей слегка покосился, как плохо укрепленная в
подсвечнике свеча, что усиливало ощущение нереальности, снова появившееся у
меня в этом месте, столь напоминающем наскоро сооруженные театральные
декорации с увенчанными бумажной листвой деревцами и фонарями из крашеной
фанеры. Я извлек из кармана пригласительный билет и держал его перед собой,
словно паспорт при переходе границы. Решетчатые ворота особняка Линков были
открыты. Мне показалось, что я узнал этот дом, узнал облик этого
фантастического Парфенона, который придавал ему прекрасный беломраморный
фасад: два месяца назад я видел, как из этих ворот выезжал черный лимузин,
скорее всего принадлежавший самому барону Линку; сейчас они снова были
открыты, возможно, чтобы вывести на прогулку пекинеса.
Я почувствовал себя посторонним раньше, чем вошел во двор; еще большее
смущение я испытал от зрелища, развернувшегося на лужайке перед
беломраморным фасадом, фронтон и аттические колонны которого наводили на
мысль, что все это было построено когда-то не для людей, но для богов. Сбоку
от дома, в глубине лужайки стоял просторный шатер в красную полоску, где
разместились, будто рог изобилия, буфеты. Я не удивился, что день рождения
Эллиты отмечается с пышностью, подобающей коронационным или свадебным
торжествам. Единственное, чего я пока еще не мог осознать, так это то, что
на торжество пригласили и меня. Я чувствовал себя заблудившимся среди всего
этого великолепия и изящества и походил на рабочего сцены, который не успел
уйти с подмостков до поднятия занавеса и остался стоять среди артистов.
Поскольку сделаться невидимым я не мог, мне не оставалось ничего иного, как
притворяться, будто и у меня есть своя роль в спектакле. Между тем в