"Станислав Лем. "Новая космогония"" - читать интересную книгу автора

Одиночество должно было стать уделом такого новатора: вся его жизнь
свидетельствует об этом.
Я никогда не встречался с ним и знаю о нем не слишком много. Как
зарабатывать на жизнь, ему всегда было безразлично. Первую редакцию "Новой
Космогонии" он написал тридцати трех лет, уже имея степень доктора
философии, но нигде не мог опубликовать книгу. Непризнание своей идеи,
прижизненное непризнание, он переносил стоически; попытки опубликовать
"Новую Космогонию" он вскоре оставил, поняв их бесполезность. Сначала он
был привратником в том самом университете, где получил степень доктора
философии за блестящую работу по сравнительной космогонии древних народов,
затем заочно изучал математику и одновременно работал помощником пекаря, а
позже - водовозом; никто из тех, с кем он сталкивался, не слышал от него
ни единого слова о "Новой Космогонии". Он был скрытен и, как говорят,
беспощаден к своим ближним и к самому себе. Именно эта его беспощадность в
высказывании мыслей, в равной степени неприемлемых и для науки, и для
религии, его безграничный еретизм, эта его универсальная кощунственность,
проистекающая из интеллектуальной отваги, должно быть, и оттолкнули от
него всех читателей. Я думаю, что, принимая предложение английского
издателя, он поступал подобно потерпевшему кораблекрушение, который,
оказавшись на безлюдном острове, бросает в морские волны бутылку с
запечатанной в ней запиской: он хотел оставить след своей мысли, ибо был
уверен в ее правильности.
Даже чудовищно искалеченная убогим переводом и бессмысленными
сокращениями, "Новая Космогония" все же является произведением
незаурядным. Ахеропулос сокрушил в ней все, абсолютно все, что создавали
веками наука и религия; эта пустыня, усыпанная обломками уничтоженных им
понятий, понадобилась ему для того, чтобы приняться за работу с самого
начала, то есть чтобы построить Космос заново. Это ужасное зрелище
вызывает защитную реакцию, которая заставляет признать, что автор либо
явный безумец, либо явный неуч, а его ученые звания просто не заслуживают
доверия. Те, кто отвергал его подобным образом, восстанавливали свое
душевное равновесие. Между мною и всеми прочими читателями "Новой
Космогонии" оказалась лишь та разница, что я не смог этого сделать. Кто не
отвергнет этой книжки целиком, от первой и до последней буквы, тот пропал:
он уже никогда от нее не освободится. Спасительная золотая середина здесь
исключена полностью: если не сумасшедший и не невежда, значит, гений.
С этим диагнозом согласиться нелегко! От текста непрестанно рябит в
глазах: нетрудно заметить, что матрица конфликтного столкновения, то есть
Игры, является каркасом любой религии, не изжившей, скажем, до конца
манихейских элементов, а найдется ли такая религия, в которой не осталось
хотя бы этих следов? По призванию и по образованию я математик, физиком я
стал благодаря Ахеропулосу. Я твердо уверен, что все мои взаимоотношения с
физикой всегда были бы эпизодическими и случайными, если бы не этот
человек. Он обратил меня, я могу даже указать место в "Новой Космогонии",
которое к этому привело. Речь идет о семнадцатом параграфе шестой главы
книги, том самом, где говорится об изумлении Ньютонов, Эйнштейнов,
Джинсов, Эддингтонов, обнаруживших, что законы природы можно описать
математически, что математика, этот плод чисто логической работы духа,
может управиться с Космосом. Некоторые из этих великих, как Эддингтон или
Джине, считали, что сам Создатель был математиком и что следы этой его