"Станислав Лем. Альфред Целлерман: "Группенфюрер Луи XVI"" - читать интересную книгу автора

вооруженного псевдорыцаря герцога де Рогана, аналогичное превращение, по
крайней мере внешнее, происходит и с Бертраном.
Бертран ошеломлен и ошарашен. Он ехал к дяде, о котором знает, что это
хозяин огромных владений; он бросил профессию кельнера, чтобы унаследовать
миллионы, а вместо этого ему приходится разыгрывать не то комедию, не то
фарс, суть и цель которых он не в состоянии уразуметь. От поучений
Виланда-Мюллера-де Рогана сумбур, царящий у него в голове, только
возрастает. Ему кажется, что спутник просто смеется, приоткрывая перед ним
небольшой фрагмент непонятной аферы, полный объем которой Бертран пока ни
охватить, ни понять не может; придет час, когда юноша будет близок к
сумасшествию. При этом поучения ничего не говорят "в лоб", не называют
вещи по имени; эта инстинктивная мудрость является общим свойством двора.
"Надо, - говорит де Роган, - придерживаться формы, соблюдения которой
требует дядя ("ваш дядюшка", потом "его превосходительство", наконец, "его
величество"!), имя его Людовик, а не Зигфрид - последнее _запрещено_
произносить. Он отверг его - быть посему", - заявляет Мюллер, преображаясь
в герцога. "Имение" превращается в "латифундию", а "латинфундия" в
"государство" - так понемногу, в течение долгих дней верховой езды сквозь
джунгли, а потом, в последние часы, проведенные в золоченом паланкине,
который несут восемь нагих мускулистых метисов, видя из-за занавески
колонну конных рыцарей в шишаках, Бертран убеждается в правильности слов
загадочного спутника. Потом Бертран начинает подозревать в сумасшествии
самого Мюллера и уповает уже только на встречу с дядей, которого, кстати,
почти не помнит - последний раз он видел его девятилетним мальчонкой. Но
встреча оборачивается изумительным, эффектным торжеством, представляющим
собой конгломерат церемоний, обрядов и ритуалов, еще в детстве пленивших
Таудлица. Поет хор, играют серебряные фанфары, появляется король в короне,
предваряемый лакеями, которые протяжно возглашают: "Король! Король!" - и
распахивают перед ним резные двустворчатые двери. Таудлица окружают
двенадцать "пэров королевства" (которых он по ошибке позаимствовал не там,
где следовало), и, наконец, наступает возвышенная минута - Луи XVI крестом
осеняет племянника, нарекает его инфантом и дает ему облобызать кольцо,
руку и скипетр. Когда же они усаживаются завтракать, обслуживаемые
выряженными в ливреи индейцами, Бертран, изумленно глядя на эту роскошь,
на далекую полосу дивно зеленых джунглей, окружающих владения "короля",
просто не решается спросить дядю о чем-либо и, выслушивая его мягкие
поучения, начинает именовать дядю "его превосходительством".
"Так надо... того требуют высшие соображения... в этом заинтересованы и
я и ты..." - милостиво обращается к нему группенфюрер СС в короне.
Разумеется, бывшие жандармы, концлагерные надзиратели и врачи, водители
и башенные стрелки бронетанковой дивизии СС "Великая Германия",
выступающие в качестве придворных, герцогов и духовенства двора Людовика
XVI, - это такая кошмарная, такая сумасшедшая мешанина, в такой степени не
соответствующая неписаным ролям, в какой это только вообще возможно.
Впрочем, если гитлеровским живодерам и тошно было напяливать на себя
кардинальский пурпур, епископские одеяния и золоченые доспехи, то уж с
меньшим неудовольствием - ибо это было забавно - они переименовывали
проституток, взятых из матросских борделей, в своих графских супруг, когда
речь шла о светских вельможах, либо в виконтесс и герцогинек-наложниц,
когда дело касалось духовенства короля Людовика. В конечном итоге