"Станислав Лем. Правда (Сборник "Космический госпиталь")" - читать интересную книгу автора

раз. Потом - признаюсь, это была моя идея - мы пригласили к себе (не в
лабораторию, а на квартиру к Ганимальди) некоего авторитетного биолога,
досточтимую знаменитость. Ничего ему заранее не сказав, ни о чем не
предупредив, мы взяли середину этой самой ленты и прокрутили ее для
уважаемого гостя через обычный аппарат; только насадили темный фильтр на
объектив, вследствие чего пламя на снимках поблекло и стало выглядеть как
некий предмет, довольно ярко освещенный извне.
Профессор проглядел наш фильм и, когда зажегся свет, выразил вежливое
удивление - почему это мы, физики, занимаемся столь далекими от нас
делами, как жизнь инфузорий. Я спросил его, уверен ли он, что видел
действительно колонию инфузорий.
Как сейчас помню его усмешку.
- Снимки были недостаточно четкими, - сообщил он с этой усмешкой, - и,
с позволения сказать, видно, что делали их не профессионалы, но могу вас
заверить, что это - не артефакт...
- Что вы понимаете под этим словом? - спросил я.
- Artefactum есть нечто искусственно созданное. Еще во времена Шванна
развлекались тем, что имитировали живые существа, впуская капли хлороформа
в прованское масло; эти капли проделывают амебообразные движения, ползают
по дну сосуда и даже начинают делиться, если меняется осмотическое
давление у полюсов. Но здесь чисто внешнее, поверхностное сходство, и это
явление имеет столько же общего с жизнью, сколько манекен в витрине - с
человеком. Ведь все решает внутреннее строение, микроструктура. На вашей
ленте видно, хоть и неотчетливо, как совершается деление этих
одноклеточных. Я не могу определить их вид и даже не поручился бы, что
передо мной не просто клетки животной ткани, которые долгое время
выращивались на искусственных питательных средах и были подвергнуты
воздействию гиалоронидазы, чтобы разъединить их, расклеить. Во всяком
случае, это клетки, поскольку они имеют хромосомный аппарат, хоть и
поврежденный. Среда, видимо, подвергалась воздействию какого-то
канцерогенного препарата?
Мы даже не переглянулись. Постарались не отвечать на его все новые и
новые вопросы. Ганимальди просил гостя еще раз просмотреть фильм, но это
не получилось, не помню уж почему, - может, профессор спешил, а может,
думал, что за нашим умолчанием кроется какой-то розыгрыш. В самом деле не
помню. Так или иначе, он ушел, и, как только закрылись двери за этой
знаменитостью, мы поглядели друг на друга, совершенно ошарашенные.
- Слушайте, - сказал я, опережая других, - я считаю, что мы должны
пригласить еще одного специалиста и показать ему фильм полностью, без
вырезок. Теперь, когда мы знаем, о чем идет речь, это уж должен быть
специалист что надо - именно по одноклеточным.
Маартенс предложил одного из своих университетских знакомых, который
жил неподалеку. Но он был в отъезде, вернулся только через неделю и тогда
пришел на старательно подготовленный сеанс. Ганимальди не решился сообщить
ему, в чем дело. Просто показал ему весь фильм, кроме начала, потому что
шнур плазмы, распадающийся на лихорадочно пульсирующие капли, заставил бы
слишком глубоко задуматься, отвлек бы внимание от дальнейшего. Зато мы
показали теперь конец, эту последнюю фазу существования плазменной амебы,
когда она разлетается во все стороны, как взорвавшийся снаряд.
Этот биолог был намного моложе того, первого, и поэтому не отличался