"Станислав Лем. Правда (Сборник "Космический госпиталь")" - читать интересную книгу автора

плазму, осуществятся лишь на гораздо более высоком температурном уровне;
она требовала температур по-настоящему высоких, почти звездных. Я имею в
виду, конечно, температуру в недрах звезд; это, должно быть, необычайно
интересные места, хотя для посещения их человеком, по-видимому, еще не
настало время.
Итак, требовались миллионноградусные температуры. Начали их добиваться;
мы тоже над этим работали - и вот что обнаружилось.
По мере возрастания температуры быстрота перемен, безразлично каких,
тоже возрастает. При скромных возможностях этакой жидкой капельки (которой
является наш глаз), соединенной с другой каплей, побольше (которую
представляет мозг), даже пламя свечи есть сфера явлений, не уловимых из-за
быстроты темпа, - что уж говорить о трепещущем огне плазмы! Пришлось, в
общем, обратиться к иным методам - плазменные разряды стали
фотографировать, и мы это тоже делали. Потом Маартенс при помощи своих
знакомых оптиков и инженеров-механиков соорудил кинокамеру, сущее чудо (по
крайней мере, в наших условиях), - она делала миллионы снимков в секунду.
Не буду говорить о ее конструкции, чрезвычайно остроумной и
свидетельствующей о нашем похвальном рвении. Главное, что мы перепортили
километры киноленты, но в результате получили несколько сот метров,
достойных внимания, и прокручивали их в темпе, замедленном в тысячу, а
потом и в десять тысяч раз. Ничего особенного мы не заметили, кроме того,
что некоторые вспышки, ранее считавшиеся явлениями элементарными,
оказались конгломератами, возникающими вследствие взаимонаслоения тысяч
крайне быстрых изменений; но и с этим в конце концов удалось справиться
нашей примитивной математике.
Изумление охватило нас лишь в тот день, когда в лаборатории произошел
взрыв - вследствие какого-то недосмотра, так и не выявленного до сих пор,
либо по некой не зависящей от нас причине. Это, собственно, не был
настоящий взрыв, иначе мы не остались бы в живых, - просто плазма в
катастрофически малую долю секунды поборола магнитное поле, сжимающее ее
отовсюду, и вдребезги разнесла толстостенную кварцевую трубку, в которой
была заточена.
По счастливому стечению обстоятельств уцелела кинокамера, снимавшая
эксперимент, уцелела и лента. Взрыв продолжался миллионные доли секунды, а
потом осталось лишь пожарище, стреляющее во все стороны брызгами
расплавленного кварца и металла. Наносекунды взрыва запечатлелись на нашей
киноленте, и этого зрелища я не забуду до самой смерти.
Непосредственно перед взрывом шнур плазменного огня, дотоле цельный и
практически однородный, начал сужаться через равные интервалы, словно его
дергали, как струну, а потом распался, превратился в цепочку круглых
зерен, перестал существовать как целое. Каждое зерно росло и
преображалось, эти капельки атомного пламени потеряли четкость очертаний,
из них выползли отростки, породившие очередную генерацию капелек; потом
все эти капельки сбежались к центру и образовали сплюснутый шар, который
сжимался и расширялся, словно дышал, и в то же время высылал вокруг на
разведку огненные щупальца с вибрирующими окончаниями. Потом наступил
моментальный (даже и на нашей киноленте) распад, исчезновение всякой
упорядоченности, и виден был только ливень огненных брызг, рассекающих
поле зрения, - пока все не утонуло в сплошном хаосе.
Я не преувеличу, сказав, что мы прокручивали эту ленту чуть не сотню