"Станислав Лем. Условный рефлекс" - читать интересную книгу автора

каменная осыпь - не космодром, и без необходимости рисковать не следует.
На этом короткий диалог кончился, пилот пропустил пассажиров в шлюзовую
камеру, и они по лесенке спустились на осыпь.
Пилот остался в ракете - он должен был ожидать возвращения Пнина,
а Лангнер и Пиркс пошли с Ганшиным.
Пиркс считал, что хорошо знает Луну. Однако он ошибался. Район
станции "Циолковский" был просто прогулочной площадкой по сравнению
с местом, где они оказались сейчас. Ракета, накренившись на раздвинутых
до предела "ногах", ушедших в каменную осыпь, стояла всего в трехстах
шагах от границы тени, отбрасываемой главным массивом хребта Менделеева.
Пылающее в черном небе солнечное жерло почти коснулось зубцов цепи, и
казалось, зубцы в этом месте плавятся, но это был обман зрения. Однако
отвесные стены, возникшие из тьмы в километре-двух, не были иллюзией.
К изрезанной глубокими рытвинами равнине, представляющей собой дно
кратера, сбегали из расселин немыслимо белые треугольники осыпей; места
свежих обвалов легко распознавались по размытым очертаниям камней,
окутанных медленно оседающей пылью. Потрескавшуюся лаву на дне кратера
тоже покрывал слой светлой пыли; вся Луна была припудрена
микроскопическими частицами метеоров - этого мертвого дождя, миллионы лет
падавшего на нее со звезд. По обе стороны тропы - она, в сущности, была
нагромождением глыб и обломков, таким же диким, как все вокруг, и
называлась так лишь потому, что была обозначена вцементированными в камень
алюминиевыми вехами, каждая из которых увенчивалась чем-то вроде
рубинового шарика, - по обе стороны этого пути, нацеленного вверх по
осыпи, стояли наполовину залитые светом, наполовину черные, как
галактическая ночь, стены, с которыми не могли сравниться даже громады
Гималаев.
Слабое лунное притяжение позволяло камням на века застывать в формах,
будто рожденных в кошмарном сне. Даже привыкшие к виду пропастей люди рано
или поздно терялись при восхождении к вершинам. Впечатление нереальности,
фантастичности окружающего ландшафта усиливалось и тем, что белые глыбы
пемзы от пинка ногой взлетали вверх, как пузыри, а самый тяжелый обломок
базальта, брошенный вниз по склону, летел неестественно медленно, долго и
падал беззвучно, будто во сне.
Когда они поднялись на сотню-другую шагов, цвет скал изменился. Реки
розоватого порфира с двух сторон окаймляли расселину, в которой шли Пнин,
Лангнер и Пиркс. Глыбы, громоздящиеся подчас в несколько этажей,
сцепившись заостренными краями, будто ждали легкого прикосновения, чтобы
ринуться вниз неудержимой лавиной.
Пнин вел их через этот лес окаменевших взрывов, шагая не очень
быстро, но безошибочно. Иногда камень, на который он ставил свою ногу
в огромном башмаке скафандра, шатался. Тогда Пнин замирал на мгновение и
либо шел дальше, либо обходил это место, по известным лишь ему приметам
угадывая, выдержит этот камень тяжесть человека или нет. К тому же звук,
так много открывающий альпинисту, здесь не существовал. Одна из
базальтовых глыб оторвалась без видимых причин и покатилась вниз -
замедленно, словно во сне, потом увлекла за собой массу других камней,
которые яростными скачками мчались все быстрее, и наконец белая как молоко
пыль скрыла дальнейший путь лавины. Это было совсем как в бреду: огромные
глыбы сталкивались совершенно беззвучно, и даже подрагивание почвы не