"Фриц Лейбер. Серебряные яйцеглавы (Сборник "Шутник")" - читать интересную книгу автора

подонки, которых наняли издатели. Наверное, снова забастовали
транспортники, и они опасаются, как бы не вышла заминка с вывозом готовой
продукции.
- Ну так нас это не касается! - беззаботно заявил Гаспар. - Все
трудишься с утра до вечера, старый металлолом?
- На полную катушку, старая отбивная, - в тон ему ответил робот. - А
зарабатываю жалкую пару амперчасов, едва хватает подзарядиться.
Гаспар дружески улыбнулся, слушая добродушное гудение робота. Ему
нравилось иметь дело с роботами, особенно с Зейном, давним его приятелем,
хотя большинство людей косо смотрело на такое панибратство с врагами рода
человеческого (как они в частных разговорах называли роботов), а Элоиза
как-то во время ссоры даже назвала Гаспара "грязным роболюбом".
Возможно, эта симпатия к роботам была следствием его любви к
словомельницам, однако Гаспар никогда не пытался анализировать свои
чувства. Его просто влекло к роботам, и ему был противен антироботизм во
всех его проявлениях. Какого черта, думал он про себя, роботы же -
отличные ребята!
А Зейн Горт выделялся даже среди своих металлических собратьев. Зейн
был вольным роботом и зарабатывал на зарядку сочинением приключенческих
повестей для Других роботов; он прекрасно знал жизнь, обладал большим
запасом доброты и любые невзгоды встречал с "двойной закалкой" (что у
роботов было синонимом мужественности). И вообще был подлинным
интеллигентом - одним на миллион.
- До меня дошли слухи, Гаспар, - продолжал Зейн Горт, - будто вы,
писатели-люди, замышляете забастовку или что-то еще более отчаянное.
- Не верь! - заявил Гаспар. - Элоиза бы мне об этом сказала.
- Рад слышать, - вежливо согласился Зейн с легким рокотом, в котором
звучало сомнение. Внезапно между его лбом и поднятой правой клешней
проскочил сильный электрический разряд. Гаспар невольно попятился.
- Извини, Гаспар, - сказал робот, - мне надо бежать. Вот уже битых
четыре часа я ломаю голову над своей новой повестью. Доктор Вольфрам попал
у меня в такую передрягу, что мне никак не удавалось его выручить. И вот
только что меня осенило. Пока!
И он исчез из виду, словно голубая молния.
Гаспар неторопливо пошел дальше, стараясь представить себе, что значит
четыре часа ломать голову над повестью. Разумеется, и у словомельницы
бывают перебои - например, короткое замыкание, - но это, видимо, не совсем
то же самое. Может, это ощущение напоминает то, которое возникает, когда
удается решить шахматную задачу? Или это больше похоже на те душевные
конфликты, которые мучили людей (и даже писателей!) в недобрые старые
времена, когда еще не было ни гипнотерапии, ни гипертранквилизаторов, ни
неутомимых роботов-психиатров?
Но в таком случае на что похожи эти душевные конфликты? Право, иногда
Гаспару казалось, что его жизнь уж слишком спокойна, слишком
животно-безмятежна даже для писателя-профессионала.



2