"Урсула Ле Гуин. Далеко-далеко отовсюду" - читать интересную книгу автора

расстраивался из-за взносов, потому что, видимо, гордился сыном, который
намеревается достать луну с неба. Не удивлюсь, если он своим коллегам
рассказал, что его сын поступает в Принстон. Тут есть чем гордиться,
особенно если я туда не пойду. Но, насколько мне известно, он не говорил об
этом маме, и она ни словом не обмолвилась об этом ни мне, ни ему. Если нам
так уж нужно выбросить эти девяносто долларов на взносы, пожалуйста. Но ее
сын будет студентом.
И у нее были серьезные финансовые основания так полагать. Очень
существенные: им вполне по средствам было послать меня в Университет Штата.
Я молчал как убитый. Не смог рта раскрыть. Мне свело челюсти. Я не мог
проглотить кусок тушеного мяса. Он торчал у меня во рту как клок шерсти. Я
не мог жевать его. Я перекатывал его из одного угла рта в другой, пил
молоко, которое обтекало его, и только после длительных мучений умудрился
этот кусок проглотить. Но вот ужин кончился. Я поднялся к себе делать уроки.
Однако мне не стало легче. Зачем мне заниматься? Для чего? Я и без этих
занятий поступлю в Университет Штата. Я б и закончил его, не утруждая себя
занятиями. И вообще, жил бы себе без особых хлопот, стал бы бухгалтером или
контролером в налоговом управлении, а то и просто учителем математики, и все
бы меня уважали, и я бы преуспевал, женился бы, обзавелся бы семьей, купил
бы дом, состарился и умер без всяких там занятий, без дурацких размышлений.
А почему бы и нет? Большинство людей так и делают. А вот ты, Гриффитс,
вообразил, что ты какой-то особенный...
Мне вдруг невыносим стал самый вид книг в моей комнате, я возненавидел
их. Сбежав по лестнице вниз, я пробормотал:
- Я поехал, - преодолевая все еще мучившее меня ощущение застрявшего
куска мяса во рту.
Я выскочил на улицу и сел в машину.
Ключи оставались в ней с воскресенья. Даже отец их не заметил. А ведь
за два дня могли сто раз украсть машину. Вот если бы... Я включил зажигание
и очень медленно выехал на улицу. Набрал скорость.
В конце второго квартала я проехал мимо дома Филдов.
О, теперь-то я знаю, что в тот вечер я был болен, серьезно болен, стоял
на краю гибели, свидетельством тому - мой поступок. А поступил я как самый
обыкновенный, влюбленный в свою машину семнадцатилетний американец, который
встретил девушку и она ему понравилась. Я остановил машину, дал задний ход,
припарковал машину возле дома Филдов, направился к подъезду, постучал в
дверь и спросил:
- Натали дома?
- Она занимается.
- Можно ее на минуточку?
- Сейчас спрошу.
Мисс Филд была красивая женщина, постарше моих родителей. Выглядела
она, как и Натали, довольно сурово, но была красивее ее. Может быть, и
Натали будет такой же красивой к пятидесяти годам. Время как будто обкатало
и отполировало ее, как ручей гальку. Мисс Филд не была ни дружелюбна, ни
враждебна, ни доброжелательна, ни резка. Она была спокойна. И все замечала.
Она посторонилась и пропустила меня в холл - на улице все еще лил дождь; она
ни о чем меня не спросила, пошла наверх. Пока она поднималась, я слышал, как
Натали упражняется. Должно быть, на скрипке, подумал я. Жутко громко, хотя
дом Филдов был больше нашего и старее, стало быть, стены у него толще.