"Гертруд фон Лефорт. Плат Святой Вероники " - читать интересную книгу автора

открытие - что она стала для меня объектом пристального внимания и поводом
для раздумий - надолго поселилось в ее сознании; я отчетливо чувствовала это
по некоторой неловкости, которая появилась в ее отношении ко мне, иногда мне
даже казалось, что она избегает меня. Я была этим очень довольна, ибо
насколько острой была порой моя потребность думать о ее странной личности,
настолько же неприятной оказывалась для меня каждый раз ее забота обо мне.
Дело в том, что тетушка тогда часто бывала со мной очень неприветлива -
не так, как обычно бывают неприветливы другие люди, а как-то иначе,
какой-то, я бы сказала, "невидимой" неприветливостью, когда постоянно
спрашиваешь себя: быть может, это мне только кажется? не выдумала ли я все
это сама? Неприветлива тетушка была в то время и с Жаннет и с прислугой.
Только с бабушкой она была неизменно вежлива и приветлива; впрочем, иногда
мне казалось, что именно с ней-то ей больше всего и хотелось быть другой,
потому что, когда мы оставались одни, она часто говорила о ней так, как
будто использовала вместо слов маленькие острые иголки, но при ближайшем
рассмотрении невозможно было понять, в чем, собственно, заключается колкость
ее речей. Однажды, когда я рассказала ей, как бабушка купила у какого-то
бедного художника на вилле Боргезе превосходную копию тициановской "Небесной
и земной любви" и сама по своей доброте дала ему еще немного денег сверх
условленной цены, она промолчала, но через несколько минут сообщила мне, что
утром уволила нашу вторую горничную и, вероятно, не станет искать ей
замену - должен же хоть кто-нибудь в нашем доме, наконец, подумать о моем
будущем!
- А я не хочу, чтобы думали о моем будущем! - ответила я раздраженно. -
Я хочу, чтобы бабушка покупала красивые картины и радовалась им вместе со
своими гостями.
- Что ты хочешь этим сказать? - холодно спросила тетушка Эдель.
И я должна была со стыдом признаться себе, что в ее словах о моем
будущем вовсе не было никакой явно выраженной критики в адрес бабушки. Так
бывало часто, и все же я то и дело занимала эту оборонительную позицию.
В то время я была словно околдована бабушкой, и кто знает, до чего в
конце концов могла дойти моя влюбленность, если бы она время от времени не
спускала меня на землю своими легкими, ласковыми насмешками. Однако места
для милых глупостей в моей жизни, несмотря на это, оставалось предостаточно.
Я, например, усвоила привычку тайком забираться в комнату бабушки, когда ее
не было дома, и в одиночестве предаваться сладостному сознанию близости если
не к ней, то хотя бы к любимым ею предметам. И вот однажды, когда я опять
сидела там одна, в комнату неожиданно вошла тетушка Эдель и принялась
торопливо и раздраженно переставлять с места на место все эти маленькие
драгоценности, украшавшие комоды и этажерки. Вначале я подумала, что она
просто что-то ищет, и, вероятно, так оно и было, но при этом явственно
чувствовалось, что она, пользуясь случаем, вымещает на ни в чем неповинных
предметах, к которым прикасались ее руки, какую-то непонятную ненависть;
дрожа всем телом, я ожидала, что она вот-вот безжалостно опрокинет на пол
какую-нибудь изящную вазу или статуэтку.
Между тем в комнату заглянула Жаннет, которая, должно быть, спешила по
какому-нибудь делу, и спросила, нет ли здесь la petite[12] - она никогда не
называла меня в присутствии тетушки Зеркальцем. Я не решилась обнаружить
себя, словно боясь, что в мою нежную тетушку Эдель вселился какой-нибудь
демон, который вдруг возьмет и заставит ее обойтись со мной или с моей душой