"Гертруд фон Лефорт. Плат Святой Вероники " - читать интересную книгу автора

она часто говорила мне, что никогда не встречала человека, который бы в
большей мере обладал естественной твердостью характера и внутренним
благородством, чем моя бабушка. Однако она воздержалась от этого, вероятно
из скромности.
А бабушка воскликнула полураздраженно-полуодобрительно:
- Да уж знаю, Жаннет, что все ваши добрые дела совершил кто угодно,
только не вы! Однако я тоже читала ваших теологов; Тридентский собор[11]
сделал, на мой взгляд, прекрасный вывод: милость Божья требует деятельного
участия человеческой воли. Стало быть, не обошлось где-нибудь и без вас.
Жаннет рассмеялась: она знала, что бабушка любит иногда блеснуть своими
богатыми познаниями, которыми обладала даже в области теологии. Я не помню
продолжения разговора, но то, что было сказано до этого, навсегда осталось в
памяти, ибо в этих словах я нашла подтверждение тому, что и сама всегда
смутно чувствовала - что с верой тетушки Эдельгарт что-то не так. И потому я
ничуть не удивилась, услышав, что она не настоящая католичка, то есть мне
вдруг показалось это столь похожим на правду, ибо я не смогла бы припомнить
случая, чтобы она когда-либо выразила свое мнение с беспощадной прямотой;
слова, произнесенные решительным тоном, срывались с ее губ лишь в те редкие
минуты, когда она бывала очень взволнована или испугана. Все остальное время
она словно что-то скрывала от окружающих, как будто ей было бы неприятно,
если бы они узнали, о чем она думает, и тем самым завладели бы частью ее
души.
Однако этот разговор открыл мне еще кое-что важное, связанное с
бабушкой: моей бабушке была чужда тоска! Это стало для меня удивительным
открытием, это была разгадка того, почему она никогда не бывала грустной и
почему я рядом с ней всегда чувствовала себя такой счастливой. Ведь
тоска -это желание, тревога, страх. Я и сама прекрасно знала, что такое
тоска, -это тот несмолкающий зов, который я слышала в себе самой, пока
бабушка не приблизила меня к себе, зов, так похожий на голос маленького
фонтана в нашем дворике, - то тихое, туманно-призрачное и в то же время
мощное Нечто, не желающее открыть свое имя и неизменно отвергающее все
предлагаемые мною имена. И я приняла твердое решение никогда больше не
поддаваться своей прежней тоске, и причиной тому было не только стремление
подражать бабушке и, может, даже быть похожей на нее, но также
неопределенный страх стать такой, как тетушка Эдельгарт. С тех пор мне все
больше казались странными многие ее черты, на которые я прежде почти не
обращала внимания. Постепенно мне стала ясна тесная связь между прекрасной
песнью "Pange lingua", всегда производившей на меня такое сильное
впечатление, и маленькой белой облаткой, заключенной в золотую дароносицу. Я
видела ее нежное мерцание над склоненными головами молящихся, когда
дароносицу поднимали для благословения; каждый раз это было дивное
мгновение. И хотя, в сущности, ничего особенного при этом не происходило и
прекрасная песнь в конце концов тоже смолкала, у меня всегда оставалось это
странное чувство - желание поспешить навстречу некой невыразимой тайне. И
вот однажды в приемном покое монастыря одна из монашек подарила мне картинку
с изображением дароносицы и спросила, знаю ли я, как в освященной облатке
пребывает Спаситель. Мне это вовсе не казалось таким уж непонятным, как она,
вероятно, ожидала, ибо к тому времени я уже видела в дароносице нечто
загадочно-удивительное, пожалуй, даже самое удивительное во всей евхаристии.
Монашки же, по-видимому, обрадовались моему ответу. Та из них, что подарила