"Танит Ли. Героиня мира" - читать интересную книгу автора

робкие мысли и сказал на это, что заметил, с каким чувством собственного
достоинства я стала держаться, и понял, что в черном доме я служила
горничной при госпоже, а вовсе не выносила помои с кухни. Во время осады я
оказалась в стесненных обстоятельствах, но при его покровительстве все опять
вернулось ко мне. Он с радостью наблюдал за этим. Я вполне приемлемо веду
себя за столом, я мила и скромна. Он только попросил бы меня зачесать наверх
волосы - умею ли я это делать? - а если кто-нибудь упомянет о моем юном
возрасте, отвечать, что мне шестнадцать лет и я просто маленького роста. Он
знает, что мне наверняка немногим больше пятнадцати, сказал он. (Я думаю, на
самом деле он понимал, что мне куда меньше того, а может даже считал меня
моложе, чем на самом деле.) В его родной провинции люди полагают, что
девушки достигают брачного возраста в двенадцать лет, но в городах принято
судить иначе. Его осудили бы за то, что он хвастается любовницей, которой не
исполнилось и шестнадцати лет.
Я пообещала, что стану выдавать себя за шестнадцатилетнюю и зачешу
волосы наверх. Я столько раз видела, как это делает мама, да если уж на то
пошло, и Лой тоже, а часть ее гребней и шпилек досталась мне, оказавшись в
неразберихе среди моих папильоток и щеток для волос.
Не беспокойство, а любопытство одолевало меня, я с нетерпением ожидала
вечерних событий.
Мне приходилось совершать такие огромные дикие шаги в познании
окружающего, что теперь у меня не осталось никакого мерила, весов для оценки
событий. Кроме того, аура этого войска приобрела для меня странную
притягательность. За время жизни я успела освоиться с армейским бытом, а
слово "враг" казалось мне не более значительным, чем лимонная корка, ведь
мне пришлось проглотить сам кислый плод целиком.
Я не проводила времени в размышлениях об имени Фенсера на
тускло-красной бумаге, о том, как я зачеркивала его, и точно так же я не
задумывалась над вопросом, четырнадцать мне лет или шестнадцать, сумею ли я
зачесать наверх волосы, пристало ли мне сидеть в освещенной факелами палатке
за одним столом с человеком, который отдал приказ уничтожить форты
Высокобашенный и Ончарин.
Дюжину палаток составили вместе, получился обеденный зал. Быть может,
Мельм расстилал безукоризненно белые скатерти, а за креслом полководца,
украшенным резьбой по черному дереву и сопровождавшим его на всем пути с
Севера, а теперь возвращавшимся обратно, стояли крест-накрест штандарт с
вороном и знамя с медведем. В дальнем конце зала расположился сам Уртка, та
огромная фигура, что участвовала в триумфальном шествии, которое я видела,
только теперь она возвышалась не на колеснице, а на золотом постаменте. В
когтях, достигавших пяти дюймов в длину, он держал драгоценности. Над
стоявшей перед ним чашей из золота вздымался дым благовоний. Его увенчали
гирляндой из осенних крокусов. Солдаты Пятого Отряда Копьеносцев прибыли на
место стоянки раньше всех, отыскали для него цветы и заработали
дополнительную порцию вина, которым угощали сегодня бойцов.
Мы с Гурцем сидели в дальнем конце стола на южной его стороне. Никто и
не думал о том, чтобы возлежать за обедом, но слуги принесли для гостей
гирлянды цветов из цветной бумаги.
Я принялась считать присутствующих. Помимо генерала, стоявших возле его
кресла адъютантов и слуг, в палатке находилось сорок три человека мужчин и
одиннадцать женщин в ярких платьях, походивших на роскошные цветы,