"Морис Леблан. Хрустальная пробка" - читать интересную книгу автора

бы язык. Ему казалось, что этот человек достоин самой жестокой казни и что в
данном случае цель оправдывает все средства.
Каждый день Гроньяр и Балу изучали путь, который проделывал Добрек от
дома до парламента и от дома до клуба. Нужно было выбрать самую пустынную
улицу и самый удобный час для того, чтобы схватить Добрека и посадить его в
свой автомобиль.
Люпен, со своей стороны, присмотрел и обустроил недалеко от Парижа,
посреди большого сада, старое строение, которое вполне удовлетворяло всем
необходимым условиям безопасности и изолированности и которое он назвал
"Клеткой обезьяны".
К несчастью, Добрек остерегался. Он каждый раз изменял свой маршрут и
ездил то в метро, то в трамвае. Клетка оставалась пустой.
Люпен сочинил другой план. Он выписал из Марселя одного из своих
союзников Брендебуа, почтенного бакалейщика, жившего в выборном районе
Добрека и занимавшегося политикой.
Брендебуа предупредил Добрека о своем посещении и депутат принял очень
радушно своего почтенного избирателя. На следующей неделе был назначен обед.
Избиратель предложил пойти в маленький ресторанчик на левом берегу реки, где
можно было чудесно пообедать. Добрек согласился.
Люпену только этого и нужно было. Хозяин этого ресторана был в числе
его друзей. Похищение было намечено на четверг, и на этот раз не могло быть
неудачи.
Между тем с понедельника на той же неделе начался процесс Жильбера и
Вошери.
Все еще слишком хорошо помнят то непонятное пристрастие, с которым
председатель суда отнесся к Жильберу. Люпен один понимал, что это делается
под гнусным влиянием Добрека.
Поведение обоих обвиняемых было совершенно различно. Вошери был
сумрачен, молчалив, признавался во всем цинично в коротких иронических
выражениях почти вызывающе перечислял все свои прошлые преступления. Но по
какому-то неизъяснимому противоречию он отрицал свое участие в убийстве
лакея Леонарда и обвинял во всем Жильбера. Он, очевидно, хотел, связав свою
судьбу с судьбой Жильбера, заставить Люпена освободить их обоих.
Что касается Жильбера, открытое лицо и мечтательные меланхолические
глаза которого завоевали всеобщие симпатии, он не умел ни обходить ловушки,
которые ему то и дело ставил председатель суда, ни отбиваться от лжи Вошери.
Он плакал, слишком много говорил или молчал, когда надо было говорить.
Кроме того, его защитник, один из лучших адвокатов, заболел в самый нужный
момент (и в этом Люпен видел руку Добрека) и был заменен секретарем, который
защищал плохо, придал делу дурной оборот, не сумел ни расположить к себе
присяжных, ни изгладить впечатления, произведенного обвинительным актом и
защитой Вошери.
Люпен, который с непонятной смелостью присутствовал и на последнем
заседании суда, в четверг, не сомневался в том, что будет вынесен смертный
приговор.
Это было несомненно, потому что все усилия правосудия были направлены к
тому, чтобы подкрепить тактику Вошери и связать обоих подсудимых. Это было
несомненно, в особенности потому, что дело шло об единомышленниках Люпена. С
самого начала следствия до произнесения приговора процесс был направлен
против Люпена, хотя за недостатком улик и из-за нежелания следствия