"Василий Алексеевич Лебедев. Искупление (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

На одном коне, в одном, седле они подъехали к пологому берегу, что был
ниже той лощины, пустили коня вброд. Вымокшие, веселые, оказались на
русском берегу. Издали, из той лощины, где осталась дорогая, сердцу Халимы
ставка, доносился скрип коростеля, а из обширной низины северного берега,
от изморозно-белых стволов березняка, из сырого весеннего подлеска долетал
печальный крик чибиса. Вчера он накликал поначалу беду, потом - нежданную
радость, а что он пророчит на завтра?
- Землица премилая моя! Долгие годы добирался до отчих пределов, не
обессудь, прими, и порадею для тебя!
Халима слушала, припав плечом к его груди, согреваясь теплом его
крупного тела, и сладко трепетала от звука его голоса, наводящего
головокруженье и дрему. Она целиком подчинилась его воле, воле человека,
убившего ее единоверца и мужа. Тот прискакал на берег этой русской реки,
подальше от своего богатого аила, для любовных утех с купленной женой, а
этот русский одолел его в единоборстве и теперь владеет ею по праву
сильного, а она любит по велению сердца, впервые познавшего любовь, так
виновата ли она?
"Повинен ли я, боже? - думал в этот час и Елизар. - Еже помутнен разум
мой, то рука сатаны, еже спроста заблудилось ягня твое, надоумь, сохрани и
помилуй..." Но, обращаясь к богу, Елизар думал и о том, как он приедет в
Москву. Он знал, что там всей и родни у него - сестра. В прежние годы
сговорена была замуж за кузнеца-бронника Лагуту. А живы ли они? Был еще
брат во Пскове, но за эти годы и он мог сгинуть от немецких напастей или
междоусобиц княжеских...
- Эх, мати родная! - махнул Елизар рукой и оглянулся: с востока на
степную сторону текла заря.

2

Кровавой зарей осенило ордынскую сторону, текла та заря, ширилась,
расточая густоту свою, и тихо стыла на краю холодного русского неба,
невольно напоминая об иных зорях, исполненных страха и горя людского. То
было не зарево пожара, не страшные отсветы сонмища вражьих костров, а заря.
Она пришла как исцеление от долгих ночных дум, мягко влилась в резное
оконце терема, перетакнулась со скорбным светом лампады и позвала к себе
пречистой багряницей рожденного дня, неизреченной радостью бытия.
Дмитрий, великий князь Московский, будто от камня оторвал голову от
пухового взголовья и, чувствуя неприятную тяжесть во всем теле от
бессонницы, осторожно высунулся из-под беличьего одеяла. Евдокия не
проснулась. Правда, в этот час он заботился не о ней, а о сущем младенце
Данииле, которого жена пристрастилась класть с собой, да и как тут укоришь:
первенец. Князенок был еще мал и в своем запазушном возрасте то и дело
подмачивал родителям бока. С вечера он накричался, наломал руки и
кормилице, и княгине, и вот теперь она спит крепко, но по опыту он знал,
что стоит только шевельнуться ребенку - мать встрепенется, кошке подобно...
Он призадернул шелковый полог - пусть поспят - и направился через
отворенную дверь в соседнюю, крестовую палату навстречу зоревому свету.
Босые ноги ступали по толстому половику, ражему в своем многоцветье,
покрывавшему разом две широченные половицы терема. Такие половики любил
отец, князь Иван, и Дмитрию по душе были они, выбитые вальками притеремных