"Василий Алексеевич Лебедев. Искупление (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

Тютчева и третьего, Егора Патрикеева. Особо дерзок показался Захарка
Тютчев, и он ему: - Надо бы подрать уши тебе, а то чрез меру резво бегаешь.
Штаны не потряс?
- Потряс!
- И как же ты без оных?
- А у меня другие есть!
- Где?
- Дома!
Фыркнула гридня, заутирала носы рукавами.
- Язык у тебя зело востер, топору бранну подобен. Не новгородска ли
поволыцина гуляет в тебе? - Тиун ткнул пальцем в живот Тютчеву.
- Во мне молоко вчерашнее гуляет, дядька Никита!
- То ведомо: после этаких спальников во княжем терему дух вельми
тяжел. Вот доведу ныне великому князю, дабы не пускал более этаких
спальников: хорь на хоре!
- А я и сам ответ дам великому князю - у меня, мол, разъединой раз
этака промашка вышла, да и то из-за тебя, тиун!
- Ну? А меня-то чего приплел?
- Я на Великом лугу вчера молоко испил.
- Ну?
- Вот те и ну! А коровы-те твои там были!
- Ах ты бес! А ну подите вборзе! Вот я вас! Гридники осыпались вниз.
Старик Свиблов поднялся на рундук и только там осенил себя крестом.
Оглянулся.
На дворе у самых ворот на вытаявшей соломе, на которой зимой во время
нашествия Ольгерда спал московский люд, - на потемневшей соломе этой
гридники затеяли спор и тотчас перешли на кулаки. Квашня двинул Тютчева
кулаком в лицо - верно, за злой язык, сам получил в нос и упал тут же.
Бренок с тиуном поглядели сверху - правильно дерутся: мечей не вынимают и
шапки оземь. Пускай...

* * *

Дмитрий вышел из покоев одетый по-домашнему, и кожух белоовчинный
внакидку: май в тепле что-то долго раскачивался. Прошел в ответную палату,
где обыкновенно выслушивал по утрам тиуна, постельничего, чашника... Палата
эта хоть и много меньше большой гридницы (в ту по три сотни душ
набивалось), зато теплее, уютнее, поскольку при тереме, ладно прирублена
позади постельного крыльца. Тут, в двадцати саженях от покоев, долго ли
перейти по крытому переходу? Зато сердечнее получались разговоры, спокойнее
думы с ближними людьми.
В полуотворенную дверь Дмитрий видел, как Свиб-лов сразу, как вошел с
рундука, повернул направо, но прежде ревниво оглядел, как прибрали
полавочники спавшие гридники, нет ли пера, потому что подушек брать сюда не
велено: не спать сюда приходят, а лишь придремывать и князя беречь со
княгинею.
- Премногие лета тебе, Дмитрей свет Иванович! - низко поклонился тиун
от самого порога, не одобряя, что Бренок поклонился малым обычаем - в пояс.
- Садись на лавку да слушай... - повелел Дмитрий.
Дмитрий прошел к порогу, сам притворил дверь поплотнее. Теперь он был