"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

как эмигрант, об английской тюрьме, в которой он сидел в 1918 году за отказ
идти на фронт, и в особенности страшную повесть о знаменитой Иоканке.
Рассказ о пребывании в Иоканке Гринблату пришлось повторить, вероятно, раз
десять. И старые и новые слушатели относились к нему с величайшим вниманием.
Легендарная Иоканка была знакома почти всем матросам "Св. Анны". Я сам
слышал этот рассказ не менее трех раз и хочу записать его. Он этого стоит.
- Вот и назначили меня, ребята, комиссаром М-го батальона, - так
обыкновенно начинал Гринблат, - и направили на Печорский фронт. Был я на
Западе, на войне империалистической, бывал и на других, гражданских фронтах,
но такого не видал. На тысячу верст кругом - все лес да болото, болото да
лес. И ходить-то по этому лесу можно, только перепрыгивая с кочки на кочку,
с корня на корень. Кругом день и ночь шумит старый лес, и где юг, где север,
сразу не разберешь. Шли мы обычно по берегу какой-нибудь реки.
Останавливались, посылали вперед разведку и опять шли. Против нас стояли
партизаны из крестьян-раскольников да кое-где добровольческие роты. И у них
было мало людей, и у нас тоже не густо. Куда? Разве в такую глушь затащишь
артиллерию или обоз? А без обоза какое же войско? Так партиями и воевали.
Что делалось по бокам, в стороне от пути, мы никогда толком не знали, ну а
уж что было впереди нас, об этом и понятия не имели. Когда встречались с
такими же партиями врага, приостанавливались. Фронта не было. Какой фронт на
болоте, да еще когда кучка людей действует на сотни верст без тыла, без
резервов, так, сама по себе, сама себе республика? Старались обойти партию
противника, чтобы окружить ее и захватить в плен. Разумеется, белые такую же
тактику применяли к нам. Это была жестокая война на истребление. Партизаны
ненавидели красноармейцев. Это были крепкие хозяева, не желавшие подчиниться
новым порядкам, религиозные, горячо привязанные к своим местам и преданные
вековым обычаям и обрядам. Красноармейцы ненавидели партизан за меднолобое
упорство и, главное, за жестокость.
Это были страшные дни. И вот, чтобы хоть немного чувствовать себя в
безопасности, строили мы в лесах, на берегу рек и ручьев, блокгаузы,
небольшие крепостцы из толстых сосновых стволов, благо лесу было сколько
душе угодно. Такие блокгаузы строили когда-то первые пионеры белой расы в
Америке, и эти крепости защищали их от хищных зверей и краснокожих. Бывало,
трещит на дворе тридцатиградусный мороз, сосны гудят от ветра, а мы запремся
в такой крепостце и отсиживаемся у огня и от холода и от волков, что воют
ночами и свирепыми голодными глазами блещут в темноте. А то приходилось
отсиживаться и от врага. Налетит на нас партия партизан-лыжников, и пошла
перестрелка.
И вот однажды получили мы письмо из стоявшего против нас белого отряда,
который занимал такой же блокгауз на другом берегу лесной речонки, верстах в
пятнадцати от нас. В письме сообщалось, что в отряде много недовольных белым
режимом и если мы на них ударим, то часть гарнизона присоединится к нам и
выдаст своих офицеров. Все это передавал нам верный человек, который всю
зиму держал с нами связь, оставляя записки в дупле старой, разбитой молнией
сосны; и мы решили попытать счастья. Звездной ночью надели мы белые
балахоны, стали на лыжи и пошли по серебристому глубокому снегу. Перешли
реку по льду, обошли со всех сторон блокгауз белых и стали понемногу
перебегать, смыкая кольцо бойцов вокруг бревенчатого укрепления. В блокгаузе
все было тихо, и только белый султан дыма поднимался над срубом и стоял в
безветренном, крепком морозном воздухе прямым, расширяющимся кверху столбом.