"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

"машина дышит на ладан". Старший механик кажется теперь мудрейшим человеком.
Буря разорвала связь между отдельными частями парохода. Нужны
нечеловеческие усилия, незаурядная смелость, чтобы пройти на бак или из
машинного кубрика пробраться на шканцы. Кочегары идут в машинное отделение
на вахту, ежеминутно хватаясь за леера, когда вал налетает на палубу,
стараясь проскочить, когда отхлынет обратно в море пенный поток. Кок
прекратил варку пищи, - камбуз так летает, что не держатся на плите
сковороды, нельзя развести огонь. Хлеб и консервы заменили горячую пищу.
На мостике качает меньше, - здесь ближе к середине корабля. Но ветер
проносится здесь с такой силой, что нельзя выставить лицо навстречу
воздушной волне. Сырой воздух хлещет, бьет, сечет, словно чья-то широко
размахнувшаяся рука. Водяные брызги залетают сюда каждый раз, когда встает и
разбивается особенно высокая волна. Только в самой рубке у руля, под защитой
стекла и стен, можно кое-как работать. Сюда с начала бури забрался капитан и
не уходит вниз. Всякий, кто попадает сюда, предпочитает остаться на мостике,
как ни тяжело коротать часы на ногах. Пугает обратный путь по трапу, по
палубе, под ударами волн, под диким напором свистящего ветра.
К вечеру буря еще усилилась. Стонало, дрожало, летая с волны на волну,
судно. О курсе, о том, куда мы идем, никто больше не думал. Не все ли
равно?! Главное, нужно было держаться против волны. Пока руль в порядке и
машина в действии, можно надеяться, что корабль устоит. Станет машина,
ослабнет действие руля - и корабль, став бортом к многосаженной волне,
перевернется и погибнет. Но машина пока работает без перебоев. Ветер все
время с юга, и, следовательно, идя навстречу ему, мы продвигаемся куда-то в
океан, но, куда именно, никто не знает, да и всем было не до этого. Глазов с
большим трудом принес капитану термос с горячим кофе и коньяком, налитый еще
вчера. Капитан так к не спустился вниз до ночи.
В мою каюту хлынула гулявшая по коридору волна, залила пол, замочила
койку. Неприятно было вспомнить о разгромленной, неуютной, крошечной
каморке. Волна забралась и в каюту старшего, и в помещение механиков.
Кованько, который занимал каюту в другом, параллельно идущем коридоре, рядом
с помещением арестованных и караула, избег этой участи.
Буря, не ослабевая, продолжалась и на другой день. Море неслось вдоль
бортов, изрытое и взволнованное, низкие облака наклонялись к вершинам волн,
все вокруг нас неистовствовало и бушевало, а мы жалкой щепкой носились по
волнам и ждали гибели.
Барометр падал.
Еще день и еще ночь бушевала буря.
На четвертый день сломалась грот-мачта. Она с треском рухнула на
командный мостик, ударила в крышу спардека и накренилась за борт. Вахтенные
топорами обрубили ванты и бакштаги, и длинное крашеное бревно сорвалось за
борт и мгновенно исчезло из виду. К вечеру ударом волны сорвало шлюпку.
Дверь в коридор, починенная плотниками, опять была сорвана с петель и
выброшена за борт. Теперь все каюты, выходившие в этот коридор, в том числе
и моя, окончательно стали необитаемыми. Зная по опыту, что самое спокойное
место на корабле в бурю - это машинное отделение, я взял одеяло и подушку и
отправился вниз.
Сюда еще не залетала волна. Здесь на решетках над машиной уже
приютилось несколько человек. Здесь меньше качало, и стук машины, огромного
медного чудовища, методически перебиравшего поршнями и коленами валов,