"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

позволял на время забыть о свирепствовавшем наверху урагане. Шум машины
заглушал вой, свист и визг воздушных струй, игравших, как на струнах, на
тугих тросах и задувавших во все щели и углубления.
Идя на вахту и покидая теплый угол, люди прощались с соседями. Перейти
каких-нибудь тридцать метров от кормы на бак было труднее, чем перейти вброд
разлившуюся горную реку.
Поднявшись на мостик, штурманы и рулевые не уходили до тех пор, пока
рубка не набивалась людьми до отказа, и капитан кричал, стараясь заглушить
вой бури:
- Какого черта собрались все? Видите, - места нет. Идите в каюты.
- В каюты, - ворчал Кованько, - попробуйте-ка!
- Ну, куда угодно, хоть к черту в ад.
- Уже, кажется, приехали, - попробовал шутить старший.
А барометр все не поднимался. Буря, казалось, еще усиливалась, а люди и
судно уже изнемогали в борьбе.
На шестой день залило и каюту Кованько. Очевидно, мачта, падая,
повредила спардек и пробила щель в подволоке каюты. С одеялом и подушкой в
руках Кованько стоял рядом со мной. Пострадал и машинный кубрик. Волна
разбила выходную дверь и залила койки и пол, - кочегары и механики
перебрались на решетки. На палубе теперь свободно гуляли волны; небо и море
слились в один беснующийся клубок. Это было так страшно, что людей обуял
ужас. Кок сидел на решетке в углу и выл, ворочая остеклянелыми глазами. На
просьбы, крики и ругательства соседей он отвечал еще более жалобным воем.
Фомин молился, стуча грязным лбом о железо решетки. Матросы лежали, уткнув в
подушки желтые лица. Ни сухарей, ни консервов никто не ел. Никто больше не
играл в карты, никто не шутил, не острил. И если в первые дни шторма многие
еще храбрились, вспоминая пережитые бури, то на шестой день уже никто ни
одним словом не заикнулся об урагане, как будто самое имя грозного чудовища
было "табу".
Но буря не окончилась и на седьмой день. Она унесла еще одну шлюпку.
Она, словно шутя, слизнула один из больших ящиков на баке. Она сорвала с
петель вторую дверь в коридоре, и теперь волна гуляла под спардеком,
перекатываясь без задержки с бака на ют, а на восьмой день Оська Слепнев,
матрос второй категории, "сказочник", был снесен волной за борт на глазах у
товарищей, когда он нес консервы из кладовой в машинное отделение. Волна
сбила его с ног, но он не бросил ношу и не схватился за леера. Волна вспухла
на палубе высоко поднявшимся валом и швырнула Оську за борт.
Никто не кричал "человек за бортом!", никто не бросился к шлюпкам,
никто не завопил "полундра!" Человек погибал, а товарищи его угрюмо лежали
на койках. Люди были бессильны ему помочь.
Матросский кубрик еще держался. Высокие борта на баке защищали его от
волн. Волны перелетали через него, падая тяжелыми грузами воды на доски
палубы, и бешено неслись к спардеку. Но зато из кубрика нельзя было выйти на
палубу. Если вышедший не успевал между двумя наскоками моря добежать до
спардека, волна обрушивалась на него и сбивала с ног. Трудно было не
очутиться за бортом, когда по всему судну шел бешеным галопом темный,
крутящийся вал.
Мало-помалу матросы также перекочевали в машинное. Отсюда коридором
ходили на мостик на вахту, отсюда по очереди шли в кладовую за сухарями.
Здесь, на решетках, кают-компания смешалась с кубриком.