"Александр Герасьевич Лебеденко. Восстание на 'Св.Анне' " - читать интересную книгу автора

- Смеетесь, Николай Львович? Что ж, не поднялся народ, не почувствовал.
Кто и вовсе против нас, а кого и капитан сбил с толку. Хитрый черт: там,
дескать, в Совдепии голод - а тут разносолы; там безработица - а тут фрахты
с неба сыплются, знай перевози груз в любом количестве. Вот и не вышло.
Злобы у них нету. Еще не растормошило. Мало жили, да мало их били.
- А тебя, Андрей, били?
- Меня били. Хватало! А еще больше при мне били. В участках били, на
войне били, в строю били. Всех били: дядьку били, брата били, а не били -
так в морду харкали, за людей не считали. Не у всех, Николай Львович, дух
одинаковый. Иному плюнут, а он утрется и доволен. А у других все это в душе
по капелькам накапливается - злоба растет. Думаешь - вот бы по барской морде
всей пятерней садануть! А потом умные люди научили меня, что из злобы такой
может и толк выйти, могут битые силы власть взять и на настоящее дело ту
власть употребить. Стало быть, злоба-то правильная! Не знаю, как вам
по-хорошему это все сказать, а вот так я думаю... Народ у нас мягкий, -
прибавил он в раздумье. - Все забыли да простили. Вот и теперь. Ведет нас
куда-то к черту на рога наш капитан, а мы пальцем ударить не хотим. И голода
боимся, и начальства трусим. Ну да все одно, - скоро прочухаются. Капитан
еще всем покажет просвещение.
- Ты на что надеешься, Андрей?
- Жулик ваш капитан, вот что! Врет он всем - и нам, и вам. Чувствую я
это... А кое-что и знаю. Придет время - и вам скажу. Пока будьте здоровы!
Стоянка наша вТромсе затягивалась. Правда, у меня сохранились кое-какие
деньги от жалованья, но будущее было темно. Расходовать последние гроши,
хотя бы и в "северном Париже", было бессмысленно. Я оставил гостиницу и
переехал на корабль. Вслед за мною перебрались на воду и Кованько и
Чеховской. В "Гранд отеле" остался один капитан. Он был, по-видимому, очень
доволен этим обстоятельством. К нему ежедневно приходили какие-то тучные,
краснолицые норвежцы в тугих черных котелках и тупых, как корма буксира,
ботинках. Капитан запирался с ними на час-полтора; вечером они сидели в кафе
или в ресторане. А утром капитан опять мчался на телеграф. По-видимому, его
не устраивала передача депеш обычным путем через портье гостиницы.
На десятый день нашего пребывания в Тромсе капитан явился внезапно со
всеми своими вещами на пароход и заявил, что на рассвете мы уходим на юг.
Куда именно, он не сказал никому, даже Чеховскому.
На палубе закипела работа. Тюки с рыбой и ящики, оставшиеся наверху,
накрепко привязали тросами к металлическим кнехтам, уткам и обухам,
погрузили уголь, приняли на борт запас пресной воды и развели пары. Вечером,
когда на черном небе проступили первые тусклые северные звезды, мы собрались
в кают-компанию.
- Господа, - сказал капитан. - Мы пойдем на юг фиордами. У нас будут
остановки в маленьких портах. Затем мы проведем день или два в Тронгейме и
Бергене. Оттуда пойдем в Европу. Куда именно, - мне и самому сейчас не ясно.
Как только получу исчерпывающие директивы компании, сейчас же сообщу всем
офицерам.
Путь к дальнейшим расспросам был отрезан.
Наутро мы ушли из Тромсе вниз по шхерам.
Дальше на юг фиорды становятся еще живописнее. Еще выше поднимается
далекий гребень Скандинавского хребта. В ущельях вьются фиорды. На вечернем
солнце хрустальными пластинками тускло поблескивают глетчеры, серебрятся