"Иван Ле. Хмельницкий. Книга третья" - читать интересную книгу автораполковников и всего казачества подпишет этот документ о полной
капитуляции... - Бунтовщиков! - снова подправил Потоцкий. - Да, да, капитуляции бунтовщиков, конечно. Богдан сидел в конце длинного стола, составленного из нескольких небольших столов, держа в левой руке три листа желтой бумаги. Правой рукой он уперся в стол, словно помогая подняться своему вдруг отяжелевшему телу. Но этим он хотел оттянуть подписание документа, думая о его содержании, а может быть, и о своей роли в этом позорном для казачества акте. Затем взял из левой руки в правую документ и окинул полным презрения взглядом сидевших за длинным столом победителей. И в этот момент он увидел, как по тесному проходу от дверей шел... Карпо Полторалиха! Откуда он? Не мерещится ли? Богдан хотел крикнуть смельчаку, чтобы остановился и повернул назад, пока не спохватились гусары, поручики, но усилием воли заставил себя сдержаться. А Карпо смело продвигался вперед, дойдя почти до середины зала. Наконец он остановился. Осторожность или дерзость?.. - Саблю, саблю брось! - со всех сторон раздались голоса. Кто-то из старшин рейтар бросился навстречу нарушителю ритуала. - Преч! - по-польски воскликнул Карпо. - Кроме сабли у меня есть еще и два заряженных пистоля! Тут же резко повернулся и мгновенно выскочил в открытую дверь. В зале тотчас поднялся невообразимый шум. Несколько горячих гусарских поручиков бросились к двери. - Успокойтесь! - удивительно спокойно, сильным голосом крикнул Богдан. Протяжное, точно стон или вздох, "ах" пронеслось по залу и затихло. Сидевшие за столом стали переговариваться шепотом, удивлялись или осуждали такую распущенность казачьих джур. А Богдан все так же спокойно, громко начал читать: - "...Мы, недостойные слуги королевских владений..." Киселю показалось, что глаза писаря метали молнии, когда он быстро окинул его взглядом, прочтя эти слова. - "...светлейшего Сената и всей Речи Посполитой верные подданные: Левко Бубновский и Лютай, войсковые есаулы; черкасский полковник Яков Гугнивый, каневский - Андрей Лагода, корсунский - Максим Нестеренко, переяславский - Илляш Караимович, белоцерковский - Клиша и миргородский - Терентий Яблуновский..." То ли для отдыха, то ли желая привлечь еще большее внимание полковников к тому, в чем они считают себя виновными перед Короной, Богдан сделал паузу. Посмотрел на входную дверь - не схватили ли гусары сумасбродного Карпа? И, совсем успокоившись, отвел руку с пергаментом в сторону, посмотрел на стоявших неподалеку старшин. Может, желая убедиться, как это полагалось писарю, все ли покорно склонили головы, опустив руки, как на исповеди у священника. А потом по-деловому и торопливо перечислил имена военных судей, чуть слышно назвав и свое имя войскового писаря. И прочел: - "...обещаем на будущее, что не только у нас, но и у наших потомков навечно останется память о каре, понесенной за непокорность непобедимой королевской власти и всей Речи Посполитой да их милосердии..." К каждому слову писаря казацкого, а не шляхетского рода внимательно |
|
|