"Иван Ле. Хмельницкий. Книга третья" - читать интересную книгу автора

полковников и всего казачества подпишет этот документ о полной
капитуляции...
- Бунтовщиков! - снова подправил Потоцкий.
- Да, да, капитуляции бунтовщиков, конечно.
Богдан сидел в конце длинного стола, составленного из нескольких
небольших столов, держа в левой руке три листа желтой бумаги. Правой рукой
он уперся в стол, словно помогая подняться своему вдруг отяжелевшему телу.
Но этим он хотел оттянуть подписание документа, думая о его содержании, а
может быть, и о своей роли в этом позорном для казачества акте.
Затем взял из левой руки в правую документ и окинул полным презрения
взглядом сидевших за длинным столом победителей.
И в этот момент он увидел, как по тесному проходу от дверей шел...
Карпо Полторалиха! Откуда он? Не мерещится ли? Богдан хотел крикнуть
смельчаку, чтобы остановился и повернул назад, пока не спохватились
гусары, поручики, но усилием воли заставил себя сдержаться. А Карпо смело
продвигался вперед, дойдя почти до середины зала. Наконец он остановился.
Осторожность или дерзость?..
- Саблю, саблю брось! - со всех сторон раздались голоса.
Кто-то из старшин рейтар бросился навстречу нарушителю ритуала.
- Преч! - по-польски воскликнул Карпо. - Кроме сабли у меня есть еще и
два заряженных пистоля!
Тут же резко повернулся и мгновенно выскочил в открытую дверь. В зале
тотчас поднялся невообразимый шум. Несколько горячих гусарских поручиков
бросились к двери.
- Успокойтесь! - удивительно спокойно, сильным голосом крикнул Богдан.
- Ведь это мой верный джура!
Протяжное, точно стон или вздох, "ах" пронеслось по залу и затихло.
Сидевшие за столом стали переговариваться шепотом, удивлялись или осуждали
такую распущенность казачьих джур. А Богдан все так же спокойно, громко
начал читать:
- "...Мы, недостойные слуги королевских владений..."
Киселю показалось, что глаза писаря метали молнии, когда он быстро
окинул его взглядом, прочтя эти слова.
- "...светлейшего Сената и всей Речи Посполитой верные подданные: Левко
Бубновский и Лютай, войсковые есаулы; черкасский полковник Яков Гугнивый,
каневский - Андрей Лагода, корсунский - Максим Нестеренко, переяславский -
Илляш Караимович, белоцерковский - Клиша и миргородский - Терентий
Яблуновский..."
То ли для отдыха, то ли желая привлечь еще большее внимание полковников
к тому, в чем они считают себя виновными перед Короной, Богдан сделал
паузу. Посмотрел на входную дверь - не схватили ли гусары сумасбродного
Карпа? И, совсем успокоившись, отвел руку с пергаментом в сторону,
посмотрел на стоявших неподалеку старшин. Может, желая убедиться, как это
полагалось писарю, все ли покорно склонили головы, опустив руки, как на
исповеди у священника. А потом по-деловому и торопливо перечислил имена
военных судей, чуть слышно назвав и свое имя войскового писаря. И прочел:
- "...обещаем на будущее, что не только у нас, но и у наших потомков
навечно останется память о каре, понесенной за непокорность непобедимой
королевской власти и всей Речи Посполитой да их милосердии..."
К каждому слову писаря казацкого, а не шляхетского рода внимательно