"Иван Лазутин. Обрывистые берега " - читать интересную книгу автора

по-московски, не на штуки пескарей или окунишек, а на центнеры! Так что со
свежей рыбой и тройной ухой у нас всегда - о'кей!..
А на днях в мотне невода запуталась небольшая, метров двух, акула. Еле
вытащили невод. Ох и билась же она за свою жизнь. Жила на берегу два дня,
пока ее из жалости не пристрелил командир батареи. Всем своим видом,
плавными очертаниями сильного тела, мутным и холодным взглядом хищных глаз,
которыми она поводила, следя за теми, кто стоит рядом с ней, сразу видишь, а
скорее, чувствуешь, что это могучая, хищная рыба. Не приведи бог встретиться
с ней, даже мне, пловцу и ныряльщику, о котором слава (не подумай, что
хвалюсь) доплыла уже до высокого спортивного начальства во Владивостоке. Наш
комбат даже опасается, чтобы меня не "увели" продолжать службу во
Владивосток, как это делает Спорткомитет в Москве, когда сманивает некоторых
футболистов и хоккеистов из провинциальных команд и переводит в столицу.
Трех своих друзей-батарейцев я уже обучил кролю и брассу. Одного из них
готовлю к флотской спартакиаде, которая намечается на лето будущего года.
Я, кажется, уже писал тебе, что после принятия присяги моя боевая
специальность определилась твердо - я оператор центрального поста управления
батареи. А калибр нашей батареи чуть поменьше твоего хулахупа, который ты
вертела в десятом классе, добиваясь у себя осиной талии.
Две недели назад у нас проходили флотские стрельбы. Наша батарея
накрыла цель вторым выстрелом. Были разбиты все четыре щита, которые с
большой скоростью двигались за тральщиками на троссах.
В числе других ребят я получил внеочередное увольнение во Владивосток.
Город прекрасный!.. Венец океана!.. Чем-то по своему гористому рельефу он
напоминает Севастополь.
Милая! Я по тебе очень тоскую. Ты часто снишься мне по ночам. А в
прошлую неделю я видел тебя с ребенком на руках. Своим личиком он чем-то
напоминал мне младенца в руках Сикстинской мадонны. Я спрашиваю тебя, как ты
назвала нашего сына, а ты молчишь, словно не слышишь и не видишь меня (так
бывает только во сне), и смотришь куда-то вдаль, поверх моей головы, взгляд
твой тревожный и пристальный. Я даже обиделся на тебя. Проснулся с обидой в
сердце, так и не узнав, как мы назовем своего сына.
Хотя нам, мужчинам, и не пристойно вдаваться в медицинские подсчеты
сроков деторождения, но я приблизительно прикинул: где-то в начале марта мои
друзья-батарейцы несколько раз подбросят меня в воздух на берегу южной бухты
или на самой высокой сопке нашего бронебойного островка.
А если ты подаришь мне доченьку, то я за нее тебя "зацелую допьяна,
изомну, как цвет, хмельному от радости пересуду нет...". Опять меня задел
крылом ангел Есенина.
Со мной сменную вахту несет Саша Гордеев. Отличный, душевный парень!..
Из Иркутска. Его прапрадед был декабрист. Вначале мы не сразу поверили ему,
хотя он и не из хвальбишек, но он нам, фомам неверующим, доказал на
документах. За каких-то несколько месяцев мы с ним сдружились так, что на
нас можно вешать этикетку: "Не разлей вода". Врожденный пловец и ныряльщик!
Когда мы с ним в свободные от вахты часы ныряем с отвесной скалы западной
бухты, где у самого берега глубина дна недостижимая, на нас собирается
поглазеть чуть ли не вся батарея. Я полюбил этого бесстрашного до
безрассудства сибиряка. К его стыду, он еще ни разу не был в Москве и
считает это непростительным невежеством.
Островок, на котором я служу, можно пешком обойти за несколько часов,