"Иван Лазутин. Обрывистые берега " - читать интересную книгу автора

если бы у него со всех сторон были пологие берега.
Особенно красив океан утром, при восходе солнца, а в час заката он
пылает гигантским пожаром и красотой своей и величием вызывает в душе
что-то, такое, отчего хочется забраться на самую высокую сопку и петь. Если
бы я был поэтом, я написал бы гимн океану. Только теперь я понял гений
Айвазовского. Он - сын океана. Не просто моря (это слово у нас привязали к
сочинским и ялтинским пляжам, на которых жарятся курортники), а океана.
Причем Великого океана!.. А то, что кто-то по недоразумению его назвал
Тихим, так это, наверное, лишь потому, что и лев, этот царь зверей, гораздо
спокойнее и плавнее в своей величавой поступи, чем воющий в ночи шакал.
Кстати о львах. Недавно в сборнике пословиц и поговорок Индии я
встретил мудрый афоризм: "Лев откликается на голос грома, а не на вой
шакала..." Океан в часы своего шторма по-львиному откликается на голос
вечности. И в этом отклике - пока еще не раскрытая нашей наукой тайна.
На этом, милая, я заканчиваю лирическую часть своего рапорта. А теперь
обрадую тебя. Недавно у меня был разговор с комбатом. Я рассказал, что
весной мне предстоит стать отцом, а наш с тобой брак не зарегистрирован. Он
понял меня и пообещал, в порядке исключения, ходатайствовать перед
командующим, чтобы к Новому году предоставить мне внеочередной отпуск по
семейным обстоятельствам. Думаю, что он этого добьется. Я у комбата на
хорошем счету. А тебе обещаю: как только я сойду с палубы тральщика на берег
бухты Золотой Рог во Владивостоке - я сразу же быстрее ветра помчусь на
почтамт, чтобы дать тебе телеграмму с текстом, который я уже сочинил:
вылетаю такого-то, рейсом таким-то, встречай Домодедовском аэропорту. Слово
"целую" писать не буду, я это трижды сделаю в Домодедове и тысячу в Москве.
Вот так-то, мой милый Гаврошик! Поди, утомил тебя своим километровым
посланием. Все остальное доскажу в следующих письмах.
Матрос первого года службы - Сергей Батурин".
Веронику душили слезы... Слезы просветления и радости. В эту минуту
письмо Сергея было для нее спасительным островком, куда ее, влекомую бурным
течением по камням и перекатам горной реки, вдруг по воле светлого рока
совсем случайно вынесло на песчаную отмель, и она почувствовала, что
спасена, что с берега придут люди и заберут ее. Прижав письмо к груди, с
глазами, полными слез, она прошла в свою пропитанную запахом табачного дыма
спальню, и взгляд ее упал на журнальный столик, на серебряный портсигар
Игоря, на хрустальную пепельницу, заваленную окурками, на злополучную
голубую куртку.
И снова к горлу подступило удушье. "Какая же ты грязь!.. - мстительно,
ожесточенно отдавала она себя на суд совести. - Утешься, что нет бога. Если
бы он был, он бы наказал тебя, наказал жестоко, непоправимо..." С этой
щемящей болью в сердце она упала грудью на подушку. Зашлась в удушливых
рыданиях. Так иногда плачут незаслуженно и горько обиженные дети, когда их
не хотят даже выслушать, что они не виноваты.
Обессиленная от рыданий, смятая чувством раскаяния и вины перед
Сергеем, Вероника лежала до тех пор, пока ее не сломал сон. Во сне ей
приснился Сергей. На ходу сказав ей, чтоб она быстро шла за ним, он бросился
поспешно к подъезду дома, сказал что-то еще, чего она не разобрала, рукой
показал наверх и скрылся в подъезде. Путаясь в длинной, до самой земли,
юбке, какие она никогда не носила, Вероника побежала за ним. Она слышала его
шаги на ступенях лестничных пролетов, ведущих к верхним этажам, старалась